Пестель вышагивал по анфиладам Зимнего, по обычаю задаваясь вопросом: что делать?
— Что делать, что делать? — сказал кавалергард Анненков. — А что делали рыцари Круглого Стола за круглым столом?
— Метали штосс? — предположил Павел Иванович. Об этих рыцарях в отличие от круглых столов представление у него было самое смутное.
— Король Артур, играя третями, царство небесное себе обрел, — заверил его поручик.
Условились: полкуша в лоб, играть третями, понтер после взятой метки имеет право удвоить.
За каждым игроком закрепили кусок России. Дочиста проигравшийся добровольно отправляется на жительство в Сибирь.
— Повернем темпераменты в привычное русло, — говорил декабрист Анненков. — Понтеры и бретеры выпустят пар. Заодно отсеются невезучие.
В числе первых отсеялся именно он.
Первоначальный штосс составили около двухсот человек. Ставкой была вся империя.
Игра шла с переменным успехом. День за днем, месяц за месяцем длился декабрь, игроки метали, понтировали, постепенно уменьшаясь в количестве, пока в игре не остались трое. Причем от Рылеева никто такой везучести не ожидал.
— Что делать, господа — серия-с, — оправдывался поэт.
Действительно, ему четырежды выпадали серии до семи соников кряду. В результате чего более двадцати губерний оказалось в его руках.
Из истинных декабристов он единственный остался в игре. Прочие ветераны-тираноборцы уже определились в Сибирь, куда еще раньше была сослана царская фамилия и придворная аристократия, где пребывали некоторые штатские, которым довелось принять участие в штоссе, в том числе и поэт Пушкин. Павел Иванович очень в Сибирь не хотел, но карточный долг — долг чести.
Рылеев всё чаще уносился мечтами в будущее. Либеральное, но справедливое управление государством почти было в его руках. Нести просвещение, побеждать косность кротостью. И тогда народ на нас не нарадуется, а мы — на народ. Хлебопашцы завалят страну хлебными булками. Добрые виноградари одарят вином. И вот уж рукой подать до страны грёз, где течет река Лир, парит птица Сирин, где в своей несбыточности обитают мечты.
— Поэтам свойственно обольщение будущим. Я бы, подобно Платону, этих мечтателей из государства изгнал, — завидуя фарту, ворчал усатый гусар, в котором с трудом, но еще можно было признать отставного поручика Ржевского, тоже вошедшего в триумвират. — Хочет нас обыграть и диктатором стать. Ты, Рылеев, рылом не вышел на эту роль.
— Кронверкская куртина плачет по вас, — возражал поэт.
