Прошло еще несколько лет. Попав в Саларьево, я завернул к кузнецовскому дому, а дверь забита досками накрест. Я толкнулся к соседке. Она узнала, в дом впустила и заговорила охотливо: Померла Настя, летошный год после Троицы померла. Пришла с автобуса, только на крыльцо, тут ее схватило. Такая, знаешь, несчастливая болезнь. -- Инфаркт, что ли? (У меня слово было на языке, двумя месяцами раньше от этого умерла мама). -- Во-во, нефарт, так и сказали. Я толком сама не знаю, что такое. -- Разрыв сердца. -- И то правда. Ей помогли в дом взойти, уложили, а утром заглянули: она лежит холодная, царствие небесное. -- Кто хоронил-то, Василий? -- Неужели! Энтот узнал, председатель прежний, Дворкин, он в Кунцеве должность получил. Приехал, все устроил. Ее на колхозный счет похоронили, как она больше всех трудодней вырабатывала. Ты тоже скажешь: Васька. Он на похороны еле поспел.
Я вышел на улицу. Палисадник кузнецовского дома был весь в зелени. День выдался хороший, по-майскому ясный. Дом стоял стройный, ладный. Все еще лучший дом на все Саларьево.
26 июля 1987г. -- 14 февраля 1991г, Нью-Йорк.
