Чубатый, немного помолчав, сказал:
— В кишке дух спирает. Ходить невозможно.
— Понятно. Ложись на скамейку.
Чубатый лег. Щорс начал мять его живот.
— Болит? А здесь?
Чубатый стонал, выл, охал.
— Покажи язык.
Чубатый высунул язык.
— Замечательный язык. Редчайший экземпляр, — сказал Щорс.
Чубатый спрятал язык.
— Болтается ничего? — спросил Щорс.
— Это про што?
— Язык как болтается, спрашиваю.
Чубатый рассвирепел:
— Што ето за издевательство над революционным казаком! Што ето, старый режим?
Щорс пристально посмотрел на него и сказал:
— Вот что, довольно ломаться. Скажи прямо: кто научил тебя подбивать людей на симуляцию?
Чубатый сразу притих.
— Очень извиняемся, — сказал он, — сами по несознательности своей. Больше, заверяем вас, етого не будет.
Подняв упавшую на пол фуражку, чубатый пятился к двери.
— Следующий! — крикнул Щорс.
Никто больше не вошел.
В тот же день Щорс сообщил о случившемся Фане Донцовой.
— Знаю, — сказала она. — Я понимаю твою тактику, но ты играешь с огнем.
— Другого выхода нет. Арестуй я чубатого, нарыв был бы загнан еще глубже, а я должен его вскрыть как можно скорее. Для меня совершенно ясно, что чубатый — это подставное лицо. Правда, он не так прост, как притворяется. Возможно, кое-какие нити от него и удалось бы получить. Но есть ли гарантия, что они не оборвутся раньше, чем мы распутаем весь клубок? Очистить полк от врагов революции, от немецких провокаторов — это для меня еще не все. Я должен очистить его и от мусора, от швали, с которой я не могу идти в бой.
— Ты хочешь ускорить взрыв, — так я понимаю тебя? — тихо спросила Фаня.
Щорс не сразу ответил.
— Я не боюсь взрыва, — подумав, сказал он. — Я знаю, что основная масса людей пойдет за мной.
— Ты в этом твердо уверен?
— Я это знаю.
— Сколько в полку коммунистов?
— Пятнадцать человек. Но арифметика здесь ни при чем. Сила нашей партии измеряется не количеством единиц.
— Да, между прочим, — сказала Фаня, — сегодня ночью в меня стреляли.
Щорс встал.
— Фаня, дорогая! Ты не бережешь себя. Я уже хотел тебе об этом сказать. Ты не имеешь права без нужды рисковать собой.
— А ты? — спросила Донцова и внимательно, не улыбаясь, посмотрела на Щорса.
— Будь уверена, что зря я не подставлю свою грудь под пули.
— Я просто не предполагала, что в меня могут стрелять. Другой раз удивляешься звериной тупости наших врагов.
— Фаничка, тебе еще многому придется удивляться. Тебе ведь только двадцать лет…
Донцова засмеялась.
— А тебе?
— О! Я уже старый. Двадцать четвертый скоро пойдет.
