— Знаешь, что за это дадут? Хо! Поживем…
Афанасий посмотрел прямо, глаза были по-непонятному скучные, никакой радости.
— Спать пойду, — поднялся он. — Меня что-то все время в сон клонит.
Панин долго раздумывал над разговором. Пожалел, что открылся. Мальчишка, надо подождать, чтоб подрос.
Афанасий выходить на улицу стал скоро, но в разговоры со станичниками не встревал, принес от отца Паисия бумаги писчей, карандашей, книги. Упросил, чтоб на чердаке отгородили ему закуток. Там — труба от печи проходит, тепло, а главное, никто не мешает.
…Вот и сейчас сверху из щелей падает свет. Видно, он и потревожил сон Дмитрия Осипыча.
Панин сунул карабин под лавку, пошлепал в угол, к бадейке с квасом, попил холодненького, пожевал изюминки, квас был сладок. Черпнул ковшиком дополна, полез по лесенке на чердак: с одной стороны — забота, пусть хлебнет, с другой — не уснул ли? Огонь ведь горит.
На чердаке и вправду был непорядок. Огонь в лампе мигал, а Афанасий спал за столом, положив голову на бледные, исхудалые руки. Тут же валялись карандаши и листки бумаги.
Панин прикрутил фитиль, поднес к глазам листок, глаза на лоб полезли от удивления.
На листке был рисунок, не рисунок — черт те что! Человек совершенно голый стоял на облаке, а может, висел над ним. Вместо рук у него были нарисованы птичьи крылья, на каждом перышке каждая ворсинка проведена карандашом. Справа от человека было солнце, слева месяц. К спине присобачена чертовина вроде пропеллера — это было знакомо. Лица не было, не успел нарисовать.
Панин увидел: на листках что-то написано, поднес к глазам, разобрал:
Как хорошо, что птицы все летают!
Они на небе гордо обитают.
Но люди есть — они совсем как птицы.
Полет мне ихний очень часто снится.
С сомнением покачал кудлатой головой Панин, долго глядел в лицо сыну. Оно было на удивление (еды ведь вдосталь!) усталым.
Панину казалось, что там, в глубине этой нестриженой головы, сейчас ходит какой-то злой и темный сон, он корежит его сына и заставляет испуганно вздрагивать, бормотать странные слова и делать судорожные движения горлом, будто захлебывается он в воде и не может вынырнуть.
И от этого сна все: черчение рисунков, складные слова, вроде стишков, худоба и молчание. Ровно взяли его сына и замкнули на сто замков наподобие сундука… А как отомкнешь?
…Беда пригнала из степи к станичке небогатый табор кочевых калмыков. Они пришли просить, менять, торговать сенца, корму для скота.
Овцы катились серой волной, земля за ними оставалась темной, пятнами выплывала кровь; голодные, они пытались разбить копытцами ледяную кору, чтобы добраться до прошлогодней травы, до колючек, но только резали и ранили ноги о лед. Не помогало даже то, что калмыки прогоняли перед отарой табун, чтобы кони раздробили глазурь, лед был крепок, и даже крепкие конские копыта вышибали из него только мелкую крошку.
