— По чьей вине?
— Не по нашей, — согласился Глазунов. — Но обязаны мы народу мир дать, раз обещано? Обязаны! Теперь земля. Дали мы, значит, людям землю. Владейте! Ваша! И за это — нам любовь и вера! Только ведь опять же: какой толк от той земли, когда человек, по ней тоскуя, не может к ней рук приложить и вкус хлеборобской жизни забыл? Должен он тихо-мирно себя действительным хозяином земли и жизни почувствовать? Должен!
— Разве я против? — сказал Щепкин. — Только когда мне говорят: «Даешь Рим!» — это я пойму. Когда говорят: «Даешь Сидоровку!» — это нужно, но не так интересно.
— Еще как интересно! — засмеялся Глазунов. — В любой Рим дорога через Сидоровки идет. Нам бы пока с Сидоровками справиться!
— По мне, Нил Семеныч правду говорит, — тихо сказал Балабан. — Вот нам бы этих, которые гады, с нашей земли выкинуть! И — чтобы работать…
— А я вот против! — сказал Афоня. — Что Сидоровка? Я в Сидоровке бывал. Там все, как везде. А в Риме — папа! Нет, воевать так воевать… Раз-раз!
Спорили до хрипа.
Ночью Афоне снился папа римский. Ехал верхом на верблюде, из-под длинного бабьего платья торчали голые ноги в турецких туфлях. Курил трубку и подмигивал веселым глазом. С чего веселился — не понять. Потому что явно был в плену. Верблюда за узду тянул Нил Семеныч, а вокруг шагали мотористы. Каждый ел дыню.
То ли от сна, то ли еще от чего, но Афанасий совсем затосковал.
Пришел к Глазунову, сказал виновато:
— Нил Семеныч, отпускай меня!
— Куда еще?
— Домой. Все одно летать не на чем. Да и притомился я. Заскучал чегой-то.
— Не дойдешь.
— Дойду. Я ловкий. Вы мне только сухарей дайте.
— Это на триста верст пути?
— Зачем на триста? Я как в степь выйду, у калмыков похристарадничаю. Калмыки добрые. Им ихний бог Будда детей обижать не дозволяет.
Провожали Афоню угрюмо — вошел казачонок в душу.
Посадили для начала на буксир «Афродита». Наказали, чтобы высадили парня ниже верст на пятьдесят, на правом берегу, где никаких фронтов нет, одна пустыня.
…А назавтра же неожиданно к сараюшке на лодке приплыл из-за Волги донельзя довольный Коняев, собрал авиаторов, сказал:
— Летать хотите?
— Чего издеваешься над народом? — осведомился Глазунов.
— Издеваюсь? Я вам полторы сотни отборных ребят даю! Две тачанки! И овес, почти весь…
Авиаторы слушали недоуменно.
— Не соображаете? — веселился Коняев. — Ходил у меня один парень в тихую разведку почти до станции Ремонтной. Доложено. Аэродром ихний стоит под станцией. Охраны почти никакой. Сможете взять хоть один аэроплан — ваш будет!
