Щепкин считал, что придется летать еще много, но ошибся. Небо низко прижалось к земле, тяжелое и грузное, беременное холодом. Дождь был сначала меленький, потом окреп. Размачивая просоленную землю, хлынули тяжелые, как пулеметные очереди, струи, разверзлись хляби небесные, земля распухла, глотая жадно воду и расползаясь в грязь. А когда по палатке, в которую закатили «фарман», сыпанула ледяная крупа и низко-низко, с тоскливым криком протянула на юг белая цапля, невесть как занесенная сюда с далеких северных болот, все поняли: лето кончилось, наступает пора великого сидения.
Во всем отряде стала тоска. С одной стороны, погода — ненастье жуткое. С другой — на чем летать? «Фарман» в палатке мокнет. Глазунов с ним мучается.
Один Балабан радовался. Целыми днями сидел в кабине «фармана», дергал ручку управления, косился на приборы, делал вид, что летает. Важный стал. Поднимался с утра, прежде всех, помогал греть на костре чайники, колол дрова. И тут же начинал одно и то же: ловил моториста или Глазунова, если везло, Щепкина, вел его к «фарману» и, тыча пальцем, спрашивал:
— Как это называется? А для чего оно предназначено? И как с ним обращаться?
Из-за настырности надоел он всем горше пареной редьки, только Глазунов относился к Балабану с откровенной симпатией и говорил всем:
— Если человек захочет, все может! Это я вам по своей части вполне, гарантирую.
Щепкин застукал Глазунова за занятием смешным: тот вкрадчиво и убежденно вдалбливал Балабану:
— Мил человек, не туда ты гнешь свою жизненную линию! У тебя ведь руки мастеровые. И сам ты мастеровой… Металлический человек! А механизм, он ведь живой, все чувствует! Вот коснулся ты этого мотора своей рукой, и хотя даже смысла его работы не понимаешь еще до конца, но мотор твою ласку враз почувствовал… Застучал. Ты думаешь, главное в нашем доле — летать? Смех! Летать каждый дурак сможет! Посади дурака в кабину, научи его ручкой двигать, и, если не трус, полетит! А дураки, по глупости, редко трусами бывают, потому что еще не понимают ужаса и смертельного страха. Теперь сообрази, кто главный человек в авиации? Я тебе прямо скажу, главный гвоздь всему — моторист-механик! Я из тебя человека сделаю… Если жив буду. Теперь пойми, кончится война, кому пилот нужен? Что он умеет? Ничего! А моторист, он всегда нужен, при всякой жизни, а при мирной — в особенности… Потому что вся жизнь на чем строиться будет? На моторе — не на кобыле же! Главным человеком станешь! Если жив будешь.
