Я послушался его, пошел в ванную комнату и не просто пополоскался под душем, а по-настоящему выкупался. Когда я вылез из ванны, вытерся досуха и вернулся в комнату, на кровати моей была разложена вся одежда, какая имелась у меня в этом доме.
— Выбери сам что хочешь, — сказал из кухни отец.
Я оделся, причесал волосы и чистенький предстал перед ним.
Он окинул меня быстрым взглядом и сказал:
— Ну вот, теперь перед нами опрятный, чистенький мальчик, если только бывают на свете такие мальчики.
Стол был уже накрыт и еда расставлена — горячие блины, сироп, какао, кофе, абрикосы из банки, вареные яйца, грудинка, масло, сыр, холодец и кружками нарезанные помидоры.
Мы сели и принялись за всю эту снедь, и я все ел и ел, уписывал за обе щеки, потому, наверное, что от купанья разыгрывается аппетит.
— Никогда я так чудесно не завтракал.
— Продолжай в том же духе. В печке у меня есть еще блины.
— Где ты взял сироп?
— Сам приготовил. Весь графин обошелся нам в три цента, не больше. Мы экономим деньги на каждой мелочи.
— Он очень вкусный, особенно если запивать грудинку.
— Я считал, что в первый день нового года завтрак у нас должен быть грандиозный.
— Такой он и получился.
— Мы живем только раз, как говорится.
— Хватит и раза.
— Тебе не хотелось бы жить дважды?
— Не знаю, па. А тебе?
— Тоже не знаю. Иногда думаю, что хорошо было бы прожить всю жизнь сначала, а иногда благодарю Бога, что большую часть ее уже прожил.
— Но приятно все-таки вкусно поесть. Особенно за завтраком.
— Без еды и сна нам просто нет жизни.
— Ну и забавно же, — сказал я.
— Вот именно, что забавно.
— Я про жизнь говорю. Веселое дело — жить.
— Да, — сказал мой отец. — Очень даже веселое, но в жизни человека не бывает такого дня, в котором к веселью не примешивалось бы немножко боли, печали и сожалений.
— Ну и пусть. Что вреда от «немножко боли, печали и сожалений»? Давай сядем в машину, па, и поедем к холмам и там сойдем и побродим немного.
— Ладно, — сказал мой отец. — Этот мир — он твой, ты же знаешь, мой мальчик.
