— Хочешь, скажу тебе свой секрет, па?
— Ну?
— Я устал гораздо раньше тебя, но мне стыдно было признаться.
— Это очень хорошо. Это очень хорошо, когда оказывается, что ты способен на большее, чем предполагал.
Теперь он шел легко и неторопливо, подталкивал носком камешки, иногда нагибался и подбирал какой-нибудь и прятал в карман, и говорил:
— Мы всегда, в сущности, способны пойти дальше, чем думаем. Нужно только, чтобы время от времени нам об этом напоминали. Я начал бежать, оттого что мне было хорошо, и думал, что через минуту остановлюсь, но потом мне захотелось проверить, сколько я могу пробежать. Что ж, мы пробежали не меньше чем четверть мили.
— А мне показалось, что все десять миль.
— Так кажется, хотя тут едва только четверть. Я раз сто хотел остановиться и думал, вот-вот не выдержу.
— Я тоже.
— Надо сказать, что ты имел полное право. Четверть мили многовато для десятилетнего мальчика.
— У индейцев мальчики и десять миль пробегают.
— Совершенно верно. Это зависит, по всей вероятности, от тренировки и еще от того, чем занимаются их отцы. Я думаю, что отцы у них много и хорошо бегают. Ну а я — я большей частью пишу.
— Поваренные книги.
— И поэмы. Я начал писать их давно, но до сих пор опубликовал только три.
— Почему же?
— Главным образом потому, наверное, что не предлагал их издателям. Но есть и еще причина — кое-что из написанного писателю хочется сохранить для себя самого. Я знавал одного художника в Сан-Франциско, его звали Мэтью Барнс, он работал над картиной целый год — и когда находился при ней, и когда был от нее далеко, — а потом кто-нибудь, увидев эту картину, изъявлял желание купить ее, но Мэт не продавал, хоть и нуждался в деньгах позарез. Он просто не мог расстаться с картиной. Он хотел, ему необходимо было сохранить ее для себя.
— А хорошие были картины?
— Очень. Конец мира — во льду. И вот то же самое с моими поэмами. Они хорошие. И все-таки я ими недоволен.
— Почему?
— Они должны быть лучше. Они очень хорошие, но должны быть прекрасными.
— Но среди них, наверно, есть и прекрасные?
— В них есть прекрасные места, но если брать в целом, то ни одна из них не получилась прекрасной, а мне хочется написать именно такую поэму.
— Я скажу тебе, как это сделать. Ей-богу, скажу.
— Как?
— Напиши короткую поэму. Совсем коротенькую.
— Ладно, — сказал отец. — Пора домой.
У каждого человека свое представление о доме.
Какое оно у моего отца, я знаю, потому что живу в его доме, вижу этот дом, чувствую его запах, хожу по его комнатам, спускаюсь и поднимаюсь по его лестницам, ем и сплю в нем, развлекаюсь и разговариваю, думаю и учусь. Это одно из лучших, если не лучшее представление о доме, когда-либо и кому-либо приходившее в голову, и я рад, что у отца моего оно оказалось таким, но у меня у самого есть на этот счет мое собственное представление.
