- И ты, разумеется, одна из тех, кто будет непосредственно участвовать в операции?
- Нет, - ответила она. Я был благодарен ей хоть за это.
- Ты собираешься использовать мое положение, чтобы облегчить доступ к Саддаму?
- Нет, ты должен быть в каком-нибудь другом месте до исполнения плана.
- Ты же знаешь, что это безумие, - сказал я тихо, без малейшей надежды на то, что она изменит свое решение.
- Это нужно сделать, - решительно сказала она. - Ради будущего Ирака мы должны уничтожить Саддама Хусейна.
Я был вымотан и разбит.
- Твое мужество поражает меня, Амна, но я не могу в этом участвовать.
- Ты не поможешь?
- Я не могу помочь, но ради наших детей и поскольку ты моя жена, я сделаю одну вещь. Я никогда никому даже не шепну о нашей беседе. То, что сказано сегодня, не узнает ни одна душа. Но я умоляю, Амна, отдались от этих людей.
- Слишком поздно.
После того как Амна ушла спать, я ещё долго сидел. Меня ужаснуло то, что она рассказала мне. А ещё меня мучила дилемма. Заключалась она в следующем: с Саддамом надо что-то делать. Но делать это должна не Амна. И не я. Жизнь моих детей была дорога мне так, что описать это словами невозможно, и я не мог подвергать их опасности. Если о роли Амны в этом заговоре известно, то получалось, что я тоже участник заговора. Однако предавать её - это уж слишком. А помешать я ничему не мог.
Следующие несколько дней я почти не разговаривал с Амной. В свете нашего последнего разговора все остальное казалось немного неуместным. Почти все свободное время я проводил в саду или в кабинете, напряженно размышляя в поисках выхода из ситуации, но никакого решения не приходило. Скоро у меня появилась мания преследования: мне казалось, что за мной постоянно следят. Сколько я себя ни убеждал, что это бред, меня не отпускало постоянное предчувствие чего-то ужасного.
Несколькими днями позже, в Черном кабинете, мы с Хашимом обсуждали войну, как вдруг вошли Саддам и Удай. Я сразу же приготовился к неприятному разговору, и после нескольких фраз самые худшие мои опасения подтвердились.
- Обычно я не занимаюсь такими вещами, - сказал Саддам, приветствуя меня, - однако это очень деликатный вопрос, и я должен задать его лично.
Хашим немедленно встал:
- Думаю, ваше превосходительство, мне нужно разобрать мои бумаги.
- Хорошо, Хашим, - кивнул Саддам.
Когда Хашим вышел из комнаты, я заметил, как Удай смотрит на меня. Этот взгляд заставил меня поежиться, как мышь под взглядом кошки. Саддам остановился у меня за спиной - в подобных случаях он предпочитал поступать именно так. Он положил руку мне на плечо и сразу перешел к делу.
