– В детстве, я думаю.
– Значит, прошло немало времени. Запрыгивай.
– Что? Я? Нет.
– Да-а! Рискни!
– Я не одета для катания на качелях.
Ну вот, теперь ищет себе оправдание.
– Что? Ты же в брюках. Кроме того, если испачкаешься, будет еще веселее.
Он сказал это неожиданно для себя, понизил голос неосознанно, похоже, его очарование ею так велико, что возобладало над самоконтролем.
– Ну же, куда девалась маленькая искательница приключений, которая так хотела свободы? – подзадоривал Люк.
И это сработало. Эйвери сделала шаг в его сторону. Да, всего лишь маленький шаг, но по направлению к качелям, а не прочь от них. Будто первые шаги ребенка.
Довольно долго она стояла рядом с шиной, потом вдруг засмеялась:
– Уверена, тебе это покажется чрезвычайно забавным, но я даже не знаю, как взобраться на эту штуку.
Он подошел ближе, положил свободную руку ей на поясницу. Невинное прикосновение, а какой пронзительный эффект. По его телу пробежала дрожь, как тогда, когда она упала ему на руки. На какое-то мгновение он замер, стараясь прочувствовать, насладиться этим будоражащим ощущением.
– Ты можешь, например, забраться на нее сверху. – А про себя подумал: «С каких это пор столь незамысловатые фразы стали скрывать в себе намеки и тайные смыслы?» – Или проскользнуть ногами в середину шины и сесть.
Сесть на свою прелестную попку. Ни за что нельзя сейчас думать о ее анатомии, иначе придется провести свои дни в мире, полном боли. Эйвери, безусловно, выбрала более безопасный способ и села в середину, пока Люк придерживал шину. Затем он встал позади нее.
– Даже не думай толкать меня, – предупредила она, оглянувшись. – Можешь повредить себе что-нибудь.
Люк игриво зарычал, получилось очень натурально.
– Не указывай, что мне делать, женщина. Мое тело работоспособно везде, где требуется.
Он бросил на землю трость, схватил шину двумя руками по обе стороны от Эйвери. Даже оттолкнув ее, не потерял равновесия. Едва качели устремились вниз, у Эйвери перехватило дыхание. Люк усмехнулся. Задор придал ему силы, и когда он в очередной раз оттолкнул ее, она почти закричала.
Первые минуты, тянувшиеся, казалось, очень долго, слышался лишь скрип веревки, шорох листьев, тонувший в глубине кроны, и дыхание. Потом присоединился еще один звук. Сначала очень осторожный, но все ярче и смелее. Это звучала ее радость, удовольствие. У Эйвери захватывало дух, она едва дышала, но при этом звонко смеялась, и этот смех, точно теплые солнечные лучи, проникал в его душу, освещая каждый уголок.
