— Говорок ты... Заговори зубы поручику — вишь, страждет, — требовал Пётр с шутливой строгостью.
Возле шалаша — толстая колода, в ней мельтешила, пестрела корюшка — бурые спинки, серебристые бока. Странный запах свежих огурцов шёл от рыбы. Где же купец на неё? Коли нет его, армейский интендант сторгует улов. А снасть порушенную, солдаты сейчас починят.
— Ты укажи им, Леонтий! Приказывай! Ты хозяин на Заячьем. А ты видел зайцев?
— Тю-у! Что они грызть будут? Лапоть мой? Мыши и те перевелись.
Пётр мерил остров шагами. Считал вслух — сколько до сосен, где граница воды самой высокой. И сколько за ними до протоки, отделяющей Заячий с севера. На обратном пути листал свою книжицу, бормотал проставленную цифирь. Усмехнулся, довольный весьма. Выбранил Карла.
— Собака на сене...
Данилыч не понял:
— Сена не жрёт, а не подпускает. Притча, от Лафонтена.
— Какое сено? — отозвался камрат. — Утопнешь с косой вместе.
— Мать твою... Скулишь, губернатор... Вырву я тебе зуб.
— Ой, не надо!
Зуб отпустил как будто. Легче стало. Ещё раз услышал Данилыч из царских уст драгоценное слово — губернатор.
Будет под его началом земля. Карелия, Ингрия, Лифляндия... Даже писать начали с этим градусом. Губернатор и граф, а там, может, и князь, если согласится австрияк, надменный римский император, от коего сие возвышение зависит. Это ли не предел мечтаний! Однако и страх берёт, как подумаешь... По усам течёт — в рот попадёт ли?
— Херц родимый! Куда посадишь губернатора? На пенёк разве... Шлотбург не годится тебе...
На Шлотбург Данилыч возлагал надежды. Подправить крепость, восстановить деревянный городок недолго — вот и резиденция губернатора. Палаты его, канцелярия, приказные, льющие сургуч на его послания, кареты, камердинеры, лакеи — всё то, что столь высокому вельможе подобает.
Остаток дня камрат пребывал в настроении унылом, чему немало способствовала и зубная боль. За обедом жевал гусятину с чесноком — любимое блюдо, — не ощущая вкуса. Ревниво поглядывал на царя. Херц Питер и взглядом не удостоил, поглощённый беседой с Ламбером. Шереметев и Репнин, дабы не мешать им, молчат. Мнится Данилычу — наблюдают все за ним со злорадством, особенно боярская знать. Грубо врывался топот денщиков, подававших на стол. От еды, сваренной на кострах, пахло дымом. Кухня комендантская порушена, чинить царю неугодно.
Явно же запустеет Шлотбург...
И спать лёг Данилыч с мыслями о непостоянстве фортуны своей. Спальня с царём, как обычно, общая, по хотенью государя. Узкая, вмещает лишь две походных кровати и стол между ними, да поставец в углу. Врачуя подлый зуб, Данилыч зарылся в овчину с головой и ночь провёл спокойно.
