«От теперя я дома!»
Из подлеска тропа вывела на поляну между низкими соснами, дальше была третья линия, тыловая, а дальше по ходам сообщений он выйдет к штабному блиндажу и доложится о прибытии.
– Стой, хто идёт? – услышал он голос, показавшийся ему испуганным.
Иннокентий не стал отвечать и пошёл на голос.
– Стой, хто идёт? Стрелять буду… – снова услышал он, и голос показался ему испуганным ещё больше.
По звуку до окликнувшего оставалось шагов двадцать, и Иннокентий решил, что надо ответить, должны узнать, свои же.
– Это я, Иннокентий Четвертаков, Тайга, а ты хто?
– А мне не велено! Кака ещё «тайга»?
– Чё те не велено? – удивился Иннокентий. – Не узнал, што ли, это я, Четвертаков!
– Какой такой Четвертаков?..
Иннокентий приближался к тому месту, откуда кричали. Он уже видел часового и подчаска, они по пояс чернели из земли, будто стояли в яме или неглубоком окопчике.
– Погодьте, ща разберёмся!.. – сказал он и пошёл к ним. Но не дошёл и упал, потому что услышал, как клацнул затвор. Ещё услышал, как кто-то из двух часовых стал убегать в сторону расположения. – Вы чё там?
– Лежи, ежли жить хочешь! – крикнул оставшийся.
– Лежу, дурья твоя башка, – со злобой ответил Иннокентий, он почувствовал, как шинель на груди и животе пропитывается водой. – Дай хоть отползу, в луже я! – крикнул он.
– Высушишь, будет время, не девица сахарна!..
– Ты из какого эскадрона?
– Какого ещё эскадрона? – переспросил часовой.
– Как какого? Первого, второго, шестого, какого?
– Не велено! – ответил часовой. – Нам говорить не велено! Жди себе! Ща караульный придёт, разберётся.
Пока ждали караульного, Кешка промок весь.
«Кабы снова в госпиталь не угодить!» – думал он и волновался, потому что уже зуб на зуб не попадал, а он лежал. «Што за напа́сть такая? Пополнение, што ли, потому и не узнают?.. – И вдруг его как ударило. – Какое к бесу пополнение? Это ж смена!» Ну, конечно, это же Ивановы вели по дороге свои две роты, большая часть необстрелянные, и только немногие после ранений. Дорога шла на запад; его 22-й драгунский стоял на самом правом фланге XLIII армейского корпуса, и севернее стояли только партизаны этого, как его, Пунина, Панина, Пу… Он даже видел их командира, Пунина, конечно, с ним был знаком Кудринский, хвастался винтовкой с оптической трубкой… а дальше на север и на запад были только германцы…
– Ты из тридцать четвёртой или семьдесят девятой? – спросил он и понял, что зря, потому что в Шлоке маршевые 34-я и 79-я были переформированы в обычные штатные стрелковые роты, и они должны были получить полковые номера, но часовой ответил:
