Харбин - Евгений Михайлович Анташкевич

Я думала, Россия – это книжки.

Всё то, что мы учили наизусть.

А также борщ, блины, пирог, коврижки

И тихих песен ласковая грусть.

И купола. И тёмные иконы.

И светлой Пасхи колокольный звон.

И эти потускневшие погоны,

Что мой отец припрятал у икон.

Всё дальше в быль, в туман со стариками.

Под стук часов и траурных колёс.

Россия – вздох.

Россия – в горле камень.

Россия – горечь безутешных слёз.

Ларисса Андерсон, харбинская поэтесса

Если укреплять своё сердце решимостью каждое утро и каждый вечер, человек сможет жить так, словно тело его уже принадлежит Вечности, Путь будет для него свободен.

Ямамото Цунэтомо (Бусидо, кодекс чести самурая)

…Так души смотрят с высоты

На ими брошенное тело!..

Ф. И. Тютчев

Степан Фёдорович Соловьёв поднялся по ступенькам просторного холла управления и протянул прапорщику паспорт. Стоявший на расслабленных ногах прапорщик взял, среди бумажек на столе выбрал заказанный пропуск – и вдруг зацепился взглядом за широкую, в две ладони, орденскую колодку Соловьёва и распрямился:

– Проходите, пожалуйста! – козырнул он. – А что в такую рань, товарищ полковник? Не спится?

– Бывший полковник, знаете ли… старая привычка, я уже много лет встаю рано… И акклиматизация даёт о себе знать, с Москвой всё же семь часов разница…

– А бывших у нас не бывает, товарищ полковник! – сказал прапорщик и заулыбался. – А по поводу акклиматизации, конечно, знаю, сам летал, а потом мучился!.. Проходите.

Степан Фёдорович посмотрел на прапорщика, поблагодарил и пошёл налево к лифту: «Разговорчивый! Застоялся! Небось за всю ночь ни с кем словом не перекинулся!»

Вчера вечером полковник Соловьёв прилетел из Москвы по приглашению Совета ветеранов на празднование семидесятилетия Хабаровского краевого управления КГБ. У самого трапа его торжественно, с цветами встретили молодые сотрудники. В гостиничном номере Степан Фёдорович только-только успел разложить немногочисленные вещи и ополоснуть лицо, как зазвонил телефон. «Литерный, что ли? – Он усмехнулся. – Да нет, меня-то чего слушать, тем более одного?»

Он снял трубку:

– Слушаю!

– Степан Фёдорович, извините за беспокойство, я подумал, что минут пятнадцати – двадцати вам хватит, чтобы распаковаться и привести себя в порядок. Вы потом могли уйти в город, вы же местный, хабаровский, поэтому я решился вас побеспокоить! – Голос в трубке был молодой и очень громкий.

– Хорошо, хорошо, – Степан Фёдорович немного отстранился, – беспокойте! Только представьтесь!