В тот день, о котором я рассказываю, два утренних автобуса не вышли на линию, и потому на трехчасовой набралось полно народу. К вечерней смене мы вроде бы поспевали, — только бы в пути ничего не случились! Мы тревожно поглядывали на водителя, невзрачного молчаливого человека, заросшего рыжей щетиной. В автобусном парке он появился недавно, про него никто ничего не знал. Знали только, что зовут его Соломон.
Поначалу все шло хорошо, автобус в клубах желтой пыли и лилового дыма продвигался в сторону комбината; позади остался центр города, железнодорожная станция, мост. И тут черт толкнул в бок спавшего до того Бубака. Он проснулся и начал что-то говорить. Вначале это было неразборчивое пьяное бормотание, но потом речь его сделалась более определенной и стало понятно, что он говорит на обычную для пьяных тему — поносит евреев. К этому все давно привыкли, и внимания на его болтовню никто не обращал, тем более что сам Бубак был личностью мало уважаемой: всегда полупьяный, оборванный, грязный, скандальный. На работе его без конца переводили с места на место: из табельщиков в диспетчеры, из диспетчеров в охранники, из охранников в кладовщики… Толку от него не было нигде. Но ему все прощалось, поскольку был он инвалидом войны, только недавно вернувшимся с фронта, вернее из госпиталя, — раненый, контуженный, больной, рука не двигается, нога не сгибается, голова трясется… Нес он обычное:
— Ишь абрамчики… жиды проклятые. Сидят, понимаешь, в тылу, на рынке торгуют, а мы за них кррровь проливаем… Я на Втором Украинском воевал, Днепр, понимаешь, форсировал. А они жируют в тылу…
Как я уже сказал, это обычное, почти что природное явление: пьяные обязательно поносят евреев. Не то что трезвые никогда этого не делают — делают, еще как! Но трезвому нужен какой-то повод. Ну, допустим, на рынке запросили слишком высокую цену, и тогда уж… И неважно, что продавец-то вовсе не еврей…
Так вот, дребезжа и содрогаясь всем корпусом, автобус двигался по шоссе, люди негромко переговаривались, кондукторша Зойка считала деньги в своей сумке, как вдруг пассажиры вскрикнули и повалились друг на друга: автобус резко затормозил, съехал на обочину и остановился. Передняя дверь открылась, и негромкий хрипловатый голос произнес:
— Пусть он вийдет. Никуда не поеду, пока он не вийдет с автобуса.
Это заговорил водитель Соломон. Кажется, до той поры никто не слышал его голоса, а тут вдруг сфинкс заговорил. Наступила тишина. Потом люди стали спрашивать друг друга:
