Я ждала этой минуты всю свою жизнь. Нет, я, конечно, ждала не этой минуты, но и этой тоже. Питирим в роскошном облачении с длинной черной бородой, в высоченной шапке с золотыми узорами, с огромным золотым крестом на груди, усыпанным драгоценными каменьями (как они его уговорили?!!), дрожащий свет от зажженных свечей, и мудрые усталые глаза Питирима, глядевшие на нас с Тахтабаем…
Тахтабай красный, как помидор, и весь дрожит. Для него это тоже волнительное событие, теперь он станет москвичом. А через месяц мы с ним разведемся.
Дивные песнопения прерывают мои мысли, свет, словно крылом ангела, коснулся моего лба. Глаза Питирима смотрят мне прямо в душу:
— Согласна ли ты стать женой Тахта…
— …бая! — подсказывают ему из толпы.
— Тьфу! — сказал Питирим.
— Согласна, — отвечаю я.
Тахтамыш приедет через неделю. По слухам, он уже возвращается с шелками, бирюзой и изумрудами. Тогда, наконец, я стану женщиной, ведь не будет никаких препятствий.
— Молодые, обменяйтесь кольцами, — говорит Питирим, не дождавшись от Тахтабая вразумительного ответа и приняв его подергивание головы за согласие.
Я скажу Тахтамышу:
— Пойми, я не могу больше ждать. Соединись уже, наконец, со мною, ведь сразу невозможно развестись. Надо подождать, пока Тахтамыш пропишется у нас, а это займет месяца два-три, тут ведь такая бюрократия и волокита, столько я не выдержу, я должна стать женщиной немедленно, или я умру, — и буду рядом с ним, буду наслаждаться его близостью, буду любить его и охранять ото всех врагов.
С большим трудом Тахтабай все-таки надел мне кольцо на палец. Я терпеливо ждала, теплея к нему душой.
— Объявляю вас мужем и женой, — сказал Питирим.
Хор, взяв изумительную по высоте ноту, внезапно смолк. И в полной тишине раздались рыдания. Это плакала Фира.
Тем временем Афросиаб кинулся на улицу и приказал трубить во все трубы и звонить в колокола. Началась торжественная процессия с пением псалмов и молитв. Однако, все так перепутались: православные, католики, баптисты, грегорианцы и пятидесятники, а также прихожане нашей синагоги, что эта разношерстная публика уже не знала, какому богу молиться.
Одни кричали:
— Святая Варвара!
Другие:
— Святой Георгий!
— Святой Бенедикт! Параскева Пятница!
Даже одна тетенька полоумная моего возраста завопила что есть мочи:
— Святой Себастьян, не насылай на нас чуму!
Царственный Афросиаб вышагивал перед свадебной процессией, взмахивая палкой с кистями, как тамбурмажор на военном параде. Это зрелище, достойное средневековья, принадлежало теперь не только истории его рода, но и истории всей его нации, правда, мы с Йосей так и не поняли до сих пор, какой именно.
