— Он хочет быть летчиком, а я конструктором.
— Вы еще передумаете.
— Я не передумаю. Это у меня в крови.
— В крови?
— Да. Мой старик тоже летал. Перед войной он натаскивал всяких пижонов на старых спортивных клячах. А потом он летал на «спитфайерах». А когда на «спитфайерах» нечего стало делать, он перешел на «Ланкастеры», почтенные, старые «Ланкастеры». Тут-то и случилось несчастье.
— Он разбился?
— Да. Однажды его машина не вернулась из полета на Эссен.
— Так кому нужна эта традиция!
— Я не могу иначе.
— Почему?
— Не знаю. Не могу. Я должен — и все, хоть мой старик и плохо кончил. Мама тоже погибла. Я успел спрятаться в погреб, а она замешкалась в комнате, когда грохнуло.
— Ну вот, а теперь ты выдумал…
— А вдруг именно мне повезет. Ведь не может же быть, чтобы в семье все одинаково кончили. Правда, от рака или другой какой гадости тоже не хочется умирать.
— Какие у тебя ужасные мысли. Мне даже мороженого расхотелось.
— Пойдем все-таки.
Мороженое было вкусное. И концерт прошел удачно. Все были довольны вечером. Начальник порта лично поблагодарил девочек и в знак благодарности пригласил всех прокатиться к маяку. Их ожидала прогулка на «пароходе» — старой, ободранной лайбе, по неведомым причинам покосившейся на правый борт.
Девочки расположились на палубе. К ним присоединились еще несколько туристов и отдыхающих. Герберт захватил место на носу.
В машинное отделение полетели звонки. Сначала два длинных, потом несколько коротких. Вымазанный машинным маслом матрос отдал концы, и между лайбой и берегом появилась полоска воды с разводами… Полоска расширялась, «пароход» не совсем уверенно двигался вперед. При выходе из порта его раз-другой качнуло. Дальше море было гладким, как сельский пруд.
За кормой кружили чайки. Они кричали так же пронзительно, как старый дребезжащий граммофон, из чрева которого вырывалась старая заигранная мелодия. Внизу, в машинном отделении, как-то озадаченно постукивали двигатели.
Над морем догорало солнце. Иссиня-пурпурные облака на западе громоздились фантастической цепью гор с округлыми склонами.
Порт походил теперь на игрушечный.
— Хоть бы качнуло! — злился Герберт. — Эти европейские лужи — пародия на настоящее море.
— Тоже нашелся знаток морей!
— Доротти. Пойдем на палубу. Потанцуем.
Невдалеке вспыхнул маяк. Потом нервно замигал. Словно кто-то придумал себе развлечение. Быстро спускались сумерки.
— Я только надену свитер, а то холодно.
Он обнял Доротти, навертел на палец прядку ее волос.
