— И что дальше?
— В смысле — дальше?
— Тебя самого сюда кто отправил?
Святой приспустил очки, глядя на Ладынцева поверх них с подчеркнутым удивлением:
— Кого, меня-то? Шутить изволите, сударь? Да никто. Полез электропроводку чинить — и привет.
— Ты убил одиннадцать человек, и тебя не поймали? — удивился Кирсан.
Тот только фыркнул:
— Каким, нахрен, образом меня должны были поймать? Меня даже не заподозрили. Вот смотрите, относительно известный писатель, очкарик и толстяк, типичный книжный червь, интеллигент и джентльмен. Можно ли представить его наносящим члену преступной группировки сорок семь ударов монтировкой? Меломан свалился с балкона, арабы-студенты отравились газом, шефа службы безопасности сбила машина, юрист упал на рельсы метро. Директора супермаркета убила братва, рестораторы умерли при криминальных разборках, владельцы рестораторов — жестоко убиты по неизвестным мотивам. Судью вывезли в лес и содрали кожу — разве мог такое сотворить толстяк в очках, интеллигент и джентльмен?
— Чего?! — не поверил своим ушам Кирсан.
— Ты про сдирание кожи? Так это не моя идея. У персов судьи не брали взяток, потому что судили, сидя в кресле, обитом кожей своего предшественника-взяточника. Я всецело за возвращение подобной практики, но понять меня сможет лишь тот, кто сам становился жертвой продажного судьи.
— Да ты и правда садист. Притом чудовищный.
— Это не моя вина, — ухмыльнулся Святой, — я родился таким. Мне нравилось мучить котят и щенков… Но я от природы был также и очень добрым. Жалко было зверушек — сдерживал себя. Боролся со своим отклонением изо всех сил. Мне нравился садизм в постели… Жалко было свою девушку. Я выкрутился, нашел любительницу БДСМ. И мне хорошо, и ей. Думал — справлюсь с психозом. Но так уж вышло, что жизнь меня столкнула лицом к лицу с людьми, для которых жалости я найти не сумел. А, ладно, кого я обманываю? Не захотел для них искать в себе жалость. Не раскаиваюсь ни в чем. Хорошее дело — это хорошее дело. Убийство плохого человека — это множество хороших дел, ибо я предотвратил все плохое, что они могли бы сделать. За мной ходят всего три мертвеца — меломан и два араба. Знаешь, что это значит? Остальные восемь жертв — где-то здесь же, в аду. Убийство сволочи — подвиг.
— Господь, видимо, считает иначе — да и не только он. Ведь ты же больной псих!
Игнат искренне засмеялся, Макс, помешивая макароны в котелке, его в этом поддержал.
— Вот что, дружище, — сказал, наконец, Святой, — мне глубоко насрать, что ты обо мне думаешь. Я может и больной, но за мной ходят три мертвеца. За тобой, вроде бы психически здоровым — полсотни. И кто тут чудовище? Ты один хуже, чем полтора десятка психов вроде меня, так что чья бы корова мычала. Усек?
