Елагин замялся, он не знал, как выразиться понятнее.
— В котором часу она умерла? — переспросил его Загладин.
— В семь тридцать вечера.
— И… она мертва?
— Да, то есть нет. Я сам не знаю.
— Значит, она жива, — сказал Загладин. — Жива. Она жива. Назовите ваш адрес, я скоро буду. Не обижайте ее. Я все объясню. И никому ни слова, прошу вас.
— Он приедет, — сказал Елагин.
Маруся, или Вера, лежала в платье. В красном, с широкими рукавами. Последний раз она надевала его год назад, когда еще могла выходить на улицу. Все было знакомым в этой женщине и одновременно неизвестным, чужим.
— Ты уже не боишься? — спросил Елагин.
— Я боюсь бояться. Я сойду с ума. Стараюсь ни о чем не думать. У меня не получается.
Он ушел на кухню и встал у окна, и смотрел на привычный пейзаж, и ничего нового не находил в нем. Прошла девочка с бидоном, тонкие ноги, красные колготки. Мальчик прокатил на велосипеде, желтой грязью забрызгана рама. Женщина пронесла сумку, пергидрольные волосы выбились из-под платка. Подъехал «Москвич». Хлопнула дверка…
Загладин был, пожалуй, ровесником Елагину, и вид жены, целующей чужого мужчину, удовольствия ему не доставил. Сам Загладин осторожно обнимал ее и успокаивал тихо: «Верочка, Верочка, вот и получилось, ничего, ты привыкнешь. Это не страшно».
— Будьте добры, — обратился он к Елагину, — оставьте нас на полчасика. Я должен все объяснить дочери. Я вам все расскажу потом. Сперва с ней.
Елагин пожал плечами и оставил их в прихожей. Вселенная распадалась. Оживали мертвецы и говорили чужими голосами. Жена его, умершая вчера, обнимала другого мужчину, но это была не его жена. Но куда же девалась его Маруся, и где он сам?
Болела голова и курить не хотелось.
Пришел Загладин и, волнуясь, долго объяснял то, чего Елагин понять не мог или просто не хотел, но даже то, что он принял, казалось диким, лживым, невероятным. А дело было в том, что Вера Загладина болела чуть ли не с рождения, смерть ее была неминуема, и вот отец придумал чудовищный способ для сохранения жизни дочери…
— Вы хотите забрать ее с собой? — спросил Елагин.
— Конечно. Ведь это наша дочь. В конце концов, она сама хочет этого. Она все поняла и уже не боится.
— Дочь… А где же моя жена?
— Умерла. Вчера вечером. Что же неясно?
— Ах, неясно! — возмутился Елагин и прикрыл плотнее дверь кухни. — А мне вот многое неясно. Кого же я буду хоронить, по-вашему? Моя жена, видите ли, умерла, но вы преспокойно увозите ее с собой. Я не знаю, что важнее, душа или тело, но знаю одно — моя жена, Маруся, уходит с вами. А я? Что остается мне? Она умерла, а вы крадете у меня ее труп. Ведь это чудовищно! Вы не человек, а дьявол.
