В волнении Елагин заходил по кухне и все-таки закурил сигарету. Загладин поморщился от дыма и отодвинулся ближе к открытой форточке.
— Ерунда, — сказал он. — Впрочем, можете называть меня, как вам хочется. Но я беру не чужую душу, а своей родной дочери.
— О да! Но вместе с телом моей жены. До такого и в средневековье не додумывались, если не ошибаюсь.
— Не ошибаетесь. Религия четко разделяет тело и душу, но мы же с вами материалисты. Все в мире материально, все едино. У нас нет другого названия, и мы употребляем старое и неточное — душа. А если мы назовем ее по-другому? Вы верите в существование магнитного поля?
— При чем здесь, к черту, поле?
Загладин пригладил волосы и усмехнулся.
— Магнитное поле проявляется в движении стрелки компаса. Электромагнитное поле, невидимое и неощутимое для нас, превращается в телевизоре в звук и свет. Но ведь и магнитное поле прекрасно обходится без компаса…
— Не уходите в сторону, — оборвал Елагин. — Плевать я хотел на ваши теории. Мне важно знать — кто эта женщина? Моя жена? Ваша дочь? Или совсем другой человек, не мой и не ваш? Они умерли вчера в одну и ту же минуту, навсегда, как любой человек, но там, кто сейчас там, в той комнате? Моя жена или ваша дочь?
— Моя дочь, — спокойно ответил Загладин и снова усмехнулся одними губами.
— Черта с два! — воскликнул Елагин и едва удержался, чтобы не ударить его по лицу.
Он знал, что в минуту опасности ум его способен работать четко и логично, но сейчас его слишком раздражало наглое спокойствие и уверенность в своей правоте этого человека, и поэтому хотелось кричать, бесноваться и лезть в драку. Он отвернулся к окну, глубоко затянулся горьким дымом и заставил себя успокоиться. Дракой и оскорблениями не поможешь. Надо разбивать противника на его же поле, пользуясь слабостью логических построений. Не может быть, чтобы из всего этого нельзя было найти выход. Надо искать, сейчас же, немедленно, так же спокойно и насмешливо, не теряя головы и присутствия духа.
— И что же вы предлагаете? — перебил его мысли Загладин. — Конкретно, в данном случае, что вы хотите от меня?
— Не знаю. Но может быть, будет справедливее, если мы все поставим на свои места? Умерла Вера, умерла Маруся, они умерли и больше не вернутся. Так, как это было миллионы лет.
— А я не хочу, чтобы моя дочь умирала, — просто ответил Загладин. — Вы меня называете чудовищем. Вы, предлагающий убить мою дочь. Убить второй раз. Не странно ли?
И тут Елагин понял, в чем ошибка Вериного отца. Он успокоил дыхание и тихо сказал, стараясь придать словам уверенность:
