— Господин капитан, после Марбо я здесь самый старый.
— Нет, только не вы! — воскликнул Тели. — Я…
Он хотел сказать: «Я слишком вас люблю!» — но его глубокое чувство профессиональной командирской ответственности возобладало над нежностью.
— Идите, дружище, — твердо сказал он.
Снаружи гудел мотор.
Вся эскадрилья присутствовала при вылете. Все, вплоть до находившихся в наряде, пришли и удивленно, недоверчиво стали всматриваться в горизонт: туман стал таким плотным, что уже нельзя было разглядеть противоположную сторону плато, над которым он навис.
Механики, вцепившись в крылья, удерживали на месте рвущийся вперед самолет, они уже готовились отпустить его, как вдруг Тели одним прыжком оказался возле кабины Бертье и крикнул:
— Если высота подъема и на линии фронта будет на таком же уровне, я запрещаю вам лететь дальше. Вы меня слышите, а?
Новий сделал утвердительный знак. Машина, высвободившись, оторвалась от земли, и туман почти сразу же поглотил ее.
Группки людей разбрелись кто куда, а на поле остался только Тели, решивший дождаться возвращения товарищей, и Жан, не захотевший оставить капитана одного.
Новий не смог сделать вираж, чтобы набрать высоту. Едва оторвавшись от земли, он ощутил на губах пресный вкус тумана. Ветровое стекло сразу же запотело так сильно, что ему пришлось его опустить, чтобы сообразить, куда лететь. Ветер, хлеставший по лбу, иногда рассеивал туман на прозрачные облачка и разгонял их, словно стадо кобылиц. Тогда Новий замечал внизу зеленые или серые пятна, сразу же застилаемые молочно-белой пеленой.
Он натянул шерстяную вязаную шапку до самого носа, опустил до бровей летный шлем и вдруг подумал: «Хороша, должно быть, моя трусливая рожа под этой маской».
Ему было страшно, смертельно страшно. Все товарищи считали его отважным; он один знал, насколько подвластна ужасу была его плоть.
Этот ужас постоянно жил бок о бок с ним. Он не мог сесть в самолет без тревоги, не мог даже подумать о полете, чтобы его сердце не отяжелело и не забилось медленнее.
Однако ни в коем случае не допуская мысли о том, что человек с его родословной, его элегантностью может жить в грязи траншей и ходов сообщения, он решил выбрать службу летчика, самую опасную из всех, а гордость еще и подталкивала его к тому, чтобы увеличить вероятность риска. Из-за мучительной борьбы, которую он непрерывно вел со своим страхом, его лицо словно окаменело, и это делало его непривлекательным для дружбы.
