Власьевна жила одна, муж ее погиб еще в финскую, а два сына не вернулись с Отечественной войны…
Кудрявчик пришел к Власьевне, когда она подметала пол.
— Здравствуй, бабуся! — с порога крикнул Кудрявчик.
— Здравствуй, сынок, — Власьевна с трудом разогнулась в пояснице.
— За страховочкой пришел, — весело улыбаясь, сказал Кудрявчик.
— Да ведь я недавно платила.
— Еще раз проверим. Что у тебя? Буренка есть, овцы, изба… Можно сказать, хоромы.
— Какие там хоромы!.. Без мужиков живу.
— По второму разу плати! Положено!
— Как так? — всплеснула руками удивленная и напуганная старуха.
— А вот так, закон такой. А денег нет, натурой плати.
— Какой натурой?
— А это… самогоночка есть?
Власьевна изредка гнала самогонку, но, действительно, только для натирания — у нее очень ломило ноги, — а если и продавала иногда, что случалось редко, так только в том случае, когда донимала большая нужда, надо было как-то достать денег, чтобы заткнуть прореху. И, продавая, всегда стыдилась этого Власьевна, всегда горевала и страдала, что так поступает.
— Да откуда она у меня, у старой бабы? Нашел тоже у кого спрашивать — к мужикам иди.
— Дух в избе…
— Да это вот в горшке пригорело.
— Из подпола пахнет.
— А полезай в подпол — найдешь, так все бери.
— Я, бабка, искать не буду, а ты мне сама принеси. Я ведь заплачу, не просто так. Сколько стоит, заплачу, во, на тебе деньги! А я человек простой, не милиция, никому говорить не буду.
— Да нет у меня!
— Ну, ладно, ладно, сделай уважение! Уважь! — Кудрявчик приобнял бабку за плечи. — Уважь, Власьевна! Душа горит. Зной такой — истомился совсем. Да вечерком пойду к девушкам, погуляю.
Власьевна раздобрилась и принесла из чулана поллитровку, была припрятана в сундуке. И денег не взяла. А просто парень хороший, почему не дать.
— Ведь мы с твоим Викторкой приятели были, в школу вместе ходили, — сказал Власьевне Кудрявчик, выпив и похрустывая свежепросольным огурчиком. — Один раз, помню, полезли на дуб грачей разорять. Вот как будто сейчас вижу… Набрали целый картуз яиц. Спускаемся. Картуз я в зубах держал. И вороны эти, грачи над нами летают и на меня гадят.
— Врешь ведь?
— Во, не вру! А ты думаешь, отчего я такой кучерявый стал? От грачей!.. Выпей, Власьевна, со мной за Викторку, друга моего. Ну, губы хоть помочи! Такие, как Викторка… За них надо. Встать, шапку снять и молча выпить. А вот таких, как эти шкурники, предатели…
— Кто это?
— Баркановы. Сейчас мальчонку видел. Ведь он ни в чем не виноват, а глаза прячет.
