— А что тебе девки?
— Больно девки у тебя хороши. Вишенки! А до девок я сам не свой, как кот до сметаны.
— У, бугай! В грех вводит! Считай деньги да не скаль зубы, в ведомости что не перепутай.
— У нас как в аптеке! Мы свое дело туго знаем! Два берем, а рубль пишем. А вправду, где твои девки?
— Пиши, пиши, ладно уж. Я покажу тебе таких девок… — беззлобно поругивалась хозяйка.
— Вот сатана — теща! Я тебе по-серьезному… Кваску бы мне. Квас не водится? Ну, водички похолоднее. Ах, хороша водичка! Спасибочко. Ну, так я сегодня на вечерку тут останусь, а твоих девок дождусь. А и сама ты, видно, была красива!
— Ладно, ступай уж! Давай квитанцию. Да сумку-то не потеряй.
— Что ты!..
Так он шел по деревне. Некоторые избы были заперты, хозяева ушли на работу в поле, у других уже было уплачено, и поэтому он заходил не к каждому. Сыграл с ребятишками в рюхи. Положил сумку на обочину дороги, просверлил каблуком в земле лунку — «масло» — и стал играть. Бил по бабкам с левши, но бил метко. Наигравшись, умылся, достав из колодца ведро воды, сел на поженку, побеседовал с мальчишками:
— Ты чей?.. А ты чей? — Познакомился со всеми. У Мишки Барканенка спросил: — Что, батька-то твой еще не вернулся?
— Нет, — ответил Мишка.
— Так вот и сгинул! По своей дури…
Мишка застыдился, потупился. А он лег, потянулся с хрустом, спросил заговорщицки у мальчишек:
— А что, хлопцы, самогончика я у вас здесь нигде не добуду? Шнапсика?
— Нет, — дружно ответили ребята.
— А жаль… Стопочку бы. Что-то кости ломит.
— Если только у Власьевны. У нее тоже кости ломит.
— А там есть?
— Она ноги натирает от ревматизма…
Обо всем этом ребята рассказали следователю только на второй день.
А тогда Кудрявчик поднялся и, потирая ладонью грудь, поглядывая на окна, пошел.
3
Власьевна не признавалась ни в чем.
— Не знаю я ничего, не видела Кудрявчика, не приходил он ко мне. Вот крест, не видела! Не видела, и все! Не был тут!
И даже когда в сенях возле кровати, покрытой пологом, заметили несколько начисто вымытых половиц, приподняли их и между ними в зазоре нашли запекшуюся кровь, все равно еще долго отпиралась Власьевна. И только когда ее арестовали, она призналась.
— Все равно мне теперь погибать, все одно земля сырая! — плакала Власьевна. — И так конец, и так.
— Почему же? Если признаетесь во всем чистосердечно, расскажете все как было, может, судьи и найдут оправдательные мотивы.
— Нет. Не скажу — плохо, а если чистосердечно все расскажу — земля мне сырая. Не жить мне больше, другие судьи появятся, лютее ваших!..
