Выпив, Кудрявчик лег под пологом в сенях.
Вечером Власьевна хотела его разбудить, заглянула под полог, да уж очень он спал хорошо, — не решилась. Лежал Кудрявчик, скомкав подушку, закинув за голову руки, чуть повернув лицо в сторону Власьевны, и во сне улыбался. От жары да от выпитого — или от молодости — щеки у него были румяные. Одеяло сползло на пол. Сапоги валялись рядом с кроватью… Не решилась потревожить его Власьевна — пусть поспит…
— Не виновата я, вот крест, не виновата! — плакала Власьевна. — На тот свет мне идти, я не лгу. Если бы знала все, так разве бы я его не разбудила, разве бы не подняла!..
Когда стемнело, в дверь к Власьевне постучали.
— Открой, Власьевна, — попросили тихо, назвав ее по имени. Голос показался Власьевне знакомым, но она не могла вспомнить, кто бы это мог быть. Она помедлила, начала открывать и придержала щеколду, оробев чего-то, хотела спросить: «А кто это?» — но из-за двери, опередив ее, сказали: «Свои».
Власьевна отворила и испуганно отстранилась от дверей.
— Тихо! — Егор Барканов быстро вошел в сени. Степан остался на крыльце. Власьевна со времен войны видела их впервые. «Как с того света явились», — рассказывала она потом следователю.
— Где этот? — пригнувшись к ней, торопливым шепотом спросил Егор, сильно сдавив ей руку.
Власьевна не ответила ничего, да этого и не требовалось — слышно было, как сладко и размеренно похрапывает Кудрявчик.
— Та-ак, — процедил Егор и оттеснил Власьевну в избу, прикрыл дверь. — Что-нибудь про нас говорил?
— Да было, — призналась перепуганная Власьевна.
— Что?
— Не помню.
— Вспомни давай. Бумаги какие-нибудь показывал?
— Нет, бумаг не показывал.
— Что говорил?
— Да говорил… бранил вас. Изменниками.
— И больше ничего?
— Нет.
В избу вошел Степан, принес полевую сумку, передал Егору. Тот порылся в сумке, просмотрел квитанции.
— Ничего такого нет, — сказал Степану. — Квитанции да деньги.
Еще раз, подсвечивая зажигалкой, просмотрел квитанции и сунул их обратно в сумку. Осторожно ступая, вышел в сени.
— Ты, бабка, убирайся в избу. Да закрой дверь…
А больше Власьевна ничего не видела. Когда раздался шум в сенях, заскрипела кровать, она вскрикнула от ужаса, сорвала с грядки платок, заткнула им уши и упала грудью на лавку. А когда очухалась немного, приподняла голову, взглянула… Егор стоял возле лохани, обмывал в ней руки.
— Видела, карга? Вот и тебе то будет! Только открой рот или шорох какой… — Он сгреб Власьевну одной мокрой от помоев рукой за щеки, сдавил их, собрал в горсть. — Могила по тебе давно плачет!.. Только пикни — под землей найду!..
