Кому доводилось услышать однажды вопль несправедливо раненного чеширского кота – тот его уже не забудет, столько в нем человечьего недоумения (по силе это сравнимо с восставшим вулканом, по чувству – с отчаяньем брошенной женщины)…
С досады, должно быть, что промахнулся, принц Чарльз, разбежавшись, нырнул к нам в постель и укусил меня за ногу.
– Чарльз, фу, в сапогах на постель! – огорчилась, как мне показалось, сама Елизавета II.
– Фу, Чарльз! – пожурил мальчугана отец, принц Филипп.
– Противный мальчишка, – кричала принцесса, хохоча и кувыркаясь по постели в обнимку с племянником, – он меня ревнует!
Всем (и мне в том числе, от Альцгеймера) было известно о нежной дружбе младшей сестры королевы с юным племянником – оттого и мальчишеская выходка принца мало кого удивила.
Кто-то даже вообще закричал: «Браво, принц!».
Бедный Чарльз между тем разрыдался на алебастровой груди Маргарет.
И она, в свой черед, не смогла сдержать слез.
– Дурачок такой, Чарльз… – лепетала она, – я же его люблю…
– А меня? – вопрошал безутешный подросток.
– И тебя, глупыш, – отвечала принцесса, – а только тебя по-другому…
– Это как – по-другому? – явно недоумевал принц Чарльз.
– Это так – по-другому! – напрасно пыталась она объяснить ему необъяснимое…
И опять говорю и готов повторить: мое пробуждение в родовом замке английских королей походило на фантастический сон!
Меня покорило радушие, с каким меня приветствовали члены венценосной семьи.
Сама атмосфера приятия и доброжелательности, царящая во дворце (включая ребячью выходку принца), и явно преувеличенное внимание прессы к моей персоне, и праздничный ужин, устроенный в мою честь, и пляски, и танцы, и карнавальное шествие мимо постели – буквально все в тот день было исполнено новизны и неизъяснимого очарования.
Разве что мне в какой-то момент, среди бала, в дыму, вдруг почудились мерцающие глаза матери моей… и до боли знакомый голос, просивший не забывать…
С наступлением сумерек, кажется, я потерял связь с происходящим и отключился (что, как мне объяснил убеленный сединами врач ее королевского величества, иногда наблюдается после продолжительного летаргического сна).
Старинные часы били полночь, когда я очнулся от легкого покалывания руки: надо мной в полуметре парил, помахивая пурпурными крылышками, мускулистый Купидон и с лукавой улыбкой игриво покалывал меня золотым наконечником стрелы; за спиной у него также виднелись лук с тетивой и колчан со стрелами.
