Правда, нервы у меня все так же напряжены. По городу ходят малоприятные слухи, турки острят: «Как, ты еще жив? Да ладно, ничего, может, еще обойдется».
В пятницу я сделал две непростительные последовательные глупости. В конце рабочего дня наша официантка Моника, закончив смену и расцеловавшись со всеми на прощание, внезапно вбежала обратно в танцхаус с криком, что у лестницы ее поджидают два турка. Вроде как пытались затолкать в машину, угрожая ножом. Я оставил Анри на выходе, быстро натянул свою косуху (от порезов она точно защитит) и спустился с девчонкой по лестнице. Турок у лестницы не наблюдалось. Моника лепетала, что боится идти домой, и попросила проводить, тем более что живет рядом. Я был в несколько измененном состоянии сознания и не задумываясь согласился. Когда мы через десять минут дошли до ее дома, она, заглянув в глаза, сказала: «Ну вот! Теперь ты знаешь, где я живу!» — и попыталась меня обнять. Я немного постоял с ней в темноте, слегка придерживая за плечи, чтобы не обидеть. Скомканно распрощался и вернулся на рабочее место. И только там понял, какой я осел.
В подобных случаях я ни в коем случае не должен вмешиваться. Во-первых, из соображений здравого смысла. Надо было не супермена из себя корчить (при том что я им не являюсь и с ходу вступать в схватку с двумя вооруженными неизвестными было бы, мягко говоря, несколько самоуверенно), а оставить Монику в танцхаусе и позвонить в полицию, как принято в цивилизованной стране. Это к тому же и надежнее. Сработал советский стереотип: родной милиции не верю, а девушка просит помощи. В результате вполне могло сложиться так, что мне немного глубже, чем следовало, прокололи бы ножом любимую косуху, а девчонку увезли. И кому нужен такой героизм? Но в тот момент мне это в голову не пришло. А все потому, что у меня депрессия и мозги соображают с запаздыванием.
Во-вторых, по причине служебного долга. Провожать до дома в рабочее время даже нашу сотрудницу я не имел никакого права.
А в-третьих, когда, вернувшись, я рассказал о турках и ножах Анри, кассирша Ники стала ржать, как конь: оказывается, Моника давно положила на меня глаз и вроде даже поспорила на меня с другой официанткой. Анри стал ржать, как второй конь.
Так что понятно, о чем они подумали.
Новый шеф тоже, похоже, не поверил в историю с турками. Уж очень по-мужски солидарно щурились его глаза. Но мне он ничего не сказал, дескать, пусть уж.
Все это, мягко говоря, мне не нужно. Не для того я столько времени и сил отдал работе, чтобы подпортить репутацию из‑за таких глупостей.
