Пришел батумский поезд. Две минуты постоял и дальше. Всегда не по себе делается, когда спящий поезд с потушенными огнями мимо проходит. Целый город на колесах. Народу раз в пять больше, чем в нашем поселке. Красные огоньки на последнем вагоне уменьшились, еще уменьшились. Карло зевнул им вслед.
— Отчего он у вас такой бешеный? Мои говорят, что и в школе, чуть что, в драку лезет.
Это он про Петико. Покосился на меня, подождал, не отвечу ли.
— Вот ты усыновил чужого пацана, а ведь риск, я скажу. Малый теперь на твоей совести, не откажешься. А что за человек папаша, знаешь? Может, он первый головорез на весь ихний район? Может, у него болезнь такая — окна в поездах вышибать? Теперь ученые, знаешь, как решили? Школа там, воспитание, книжки — это все рубашка. А под рубашкой ты тот, кого мать с отцом спроворили. Это дело у них генами прозывается. Я в тот раз сказал: разложи и кнутом. А ведь и кнут может не помочь, если в нем эти самые гены шалые.
— Удавить мне его, что ли? — спросил я.
Карло искоса посмотрел на меня, снял фуражку и вытер лысину.
— Ты обижаешься, а я дело говорю. С таким надо построже. Спохватишься, да поздно. Такой, если сядет на голову, заездит. И хоть бы свой, от своего и потерпеть не обидно...
Я пошел по платформе назад к будке.
Все строгости учат: мать, Джано, Поля. Теперь еще и Карло.
— Не обижайся, Доментий! — крикнул вслед Карло.— Как с младшим братом, говорю... Приходи еще, вся ночь впереди. Анекдот про кахетинца расскажу...
Удружил нам Петико, что и говорить! Я только на пост заступил, с платформы Карло шумит, руками машет. Повел меня в дежурку. А в дежурке Петька — белый-белый, глаза затравленные, уши как перцем натертые. И двое железнодорожников в черных фуражках с кокардами. Оказалось, схватили Петьку, когда он в проходящий скорый булыжник швырнул. «Как молоком в окно плеснул, стервец!» — «Знаешь ли ты, сукин сын, что на такое стекло твоему отцу месячной зарплаты не хватит!» И железнодорожник, который постарше, опять к Петькиному уху потянулся. Я говорю: «Начальник! Уважаемый... Раз меня позвали, со мной говорите»,— и Петико за плечи обнял. «Что говорить! За такое дело в колонию надо, а ты его обнимаешь...»— «Да у него же на лбу написано, что он за воспитатель!..» — «Карло, втолкуй этому: мы не миндальничать пришли. Составим акт и увезем мальчишку». Стоим с Петей рядом, только Петико не льнет ко мне, а вроде вырваться норовит и, рукой чую, дрожит. Спасибо, Карло вмешался: «Что было, то сплыло. Давайте по-домашнему, без посторонних...» Постращали, но акта составлять не стали. Отпустили Петьку со мной. Зашел он в будку, сел на топчан, плечи уронил — хоть бы чем-нибудь в Полю пошел!
