Васюта сел. Молчал. Долго глядел на Ждан Медведя. Серые глаза доброго молодца то улыбались, то суровели, и чувствовалась в них странная тоска.
— Что скажешь? — прервал молчание Ждан Медведь.
— Пришел, батюшка, тебе челом бить, о райской птице говорить, что в тереме твоем живет, покою мне не дает.
— Молода еще та птица райская, — вздохнул Ждан Медведь, — да если у вас с ней сладилось, — что ж, — отвернулся, поглядел в окно, где разливался на небе алый закат, — от того не уйдешь. Воле вашей поперек стоять не буду. Одно только плохо…
— Что?
— Ты, Васюта, слышно, в мир хочешь отсюда уйти и Лебедушку увести?
— Хочу.
— Сгибнешь ты там. И Лебедушку погубишь.
— Не сгибну. Не погублю. Ты меня еще не знаешь. Я ухватист.
— Таких вас ухватистых — там конца-края нет. Потому и рвут горло друг другу.
— Не хуже других окажемся. Да и время такое. Кто сверху вниз, бывает, валится, а кто и снизу наверх выбирается. В этой каше не будь дураком, только хватай — не зевай.
Ждан Медведь прищурился, поглядел, со вниманием:
— Постой, постой! Ты уж не про опришнину ли говоришь?
— А хоть бы и про опришнину!
Ждан Медведь усмехнулся, покачал головой:
— Безумны твои речи, Васюта… Ты ж не знаешь, про что говоришь. Чтоб в опришнине что ухватить, шутником надо было быть…
— Шутником?
— Да. И не простым, а лихим. Знал я одного такого опришника, Осетром его Субботой звали. Послали раз лихого молодца в Новгород — скоморохов да ученых медведей на Москву привезти, к свадьбе царя Ивана с Марфой Собакиной. Поехал Осетр Суббота. Парень ловкий, ухватистый. Все, что надо, быстро нашел — и скоморохов с дудками, и медведей с провожатыми. Тут бы ему сразу на Москву ворочаться. Так — нет! Он, видишь ни, сначала сам на медвежью потеху в Новгороде поглядеть захотел. Собрал подручных своих и стали озоровать — медведей тех в земскую дьячью избу наустили. Подьячие бедные насмерть перепугались, из избы, из сытницы, сверху метались вон из окон. Старший земский дьяк Бартенев урезонить Осетра Субботу хотел. Какое! Опришник непокорный этого старшого дьяка в кровь побил, да его же еще в комнате с медведем запер. Зверь большой, помял земца, платье на нем изорвал. Еле-еле выручили дьяка, снесли чуть не замертво на подворье.
— Ловко! — засмеялся Васюта. — Поглядеть бы на ту потеху!..
— Смеешься? — сказал Ждан Медведь. — И невдомек тебе, что те озорники-опришники пример с царя Ивана брали. Он же тоже шутить любит, только — кроваво. Даже если кого и казнить, бывало, велел, так с затеями…
