— Думаем лупить фашистов без передыху!
— Бить будем, пока не посинеют, — улыбнулся Кузя.
— Правильно! В точку!
Светловолосый большеглазый политрук Светильников подвел итог, высказал общую мысль:
— Люди приободрились, убедились в том, что фашисты могут не только наступать.
Рота прорвала кольцо окружения.
В начале октября артиллерийскую батарею 45-миллиметровых орущий, которой командовал лейтенант Хаштария, придали пехотному батальону ополченской дивизии. Дивизия только что вышла из боя, понеся значительные потери.
Батальон, которому придали батарею, находился в арьергарде, прикрывая отход наших частей. Люди были измотаны двадцатичасовым боем настолько, что на коротких привалах падали прямо в грязь, в лужи и мгновенно засыпали.
Ночью противник прекратил преследование. Немцы стремились подтянуть свои тылы, дать солдатам отдых, заправить танки и бронетранспортеры горючим.
Батальон занял оборону на окраине большого села и стал поспешно окапываться. В этот момент появился Хаштария со своими пушками и, слегка иронически поглядывая на пехотинцев, роющихся в сырой земле, начал устанавливать орудия на позиции.
Вместе с комсоргом батареи наводчиком сержантом Козловым, неторопливым сибиряком, и командирами орудий лейтенант засек танкоопасные направления, подыскал ориентиры и, проинструктировав своего заместителя Панюшкина, сказал:
— Пойду навещу соседей, заодно договорюсь насчет питания. Ты тут за меня покомандуй.
— Давай, — согласился Панюшкин. — И насчет кухни поскорее — есть здорово хочется.
Лейтенант прихватил с собой старшину батареи Галиева, широкогрудого, крепко сбитого казанца, и зашагал к видневшимся впереди окопчикам. Тонкий серпик луны освещал окрестность голубоватым холодным светом. Месяц частенько скрывался за быстро бегущими облаками, и тогда все вокруг погружалось в сплошной, непроглядный мрак. В такие минуты Галиев молча брал под руку лейтенанта.
Еще на Украине взрывом снаряда лейтенанту обожгло лицо. Ожог прошел без последствий для внешнего вида лица, за чем, кстати говоря, Хаштария любовно следил, но отразился на зрении. Хаштария стал плохо видеть. Галиев же, в прошлом артиллерийский наблюдатель, видел ночью, как кошка.
Вскоре ветер донес приглушенные голоса, и зоркие глаза Галиева различили в темноте двигающиеся фигуры.
— Стой! — тихо окликнул часовой. — Кто идет?
— Свои. Артиллеристы.
— Пропуск.
— Не знаю, дорогой! Нас двое, зови командира, пожалуйста.
