— Боже мой, Андрюша! — Женщина обняла юношу и расплакалась. Андрей даже не успел спросить, как Ирина оказалась в госпитале. — Что будет? Наши уходят из города!
— Не может быть! — закричали все.
— Кто тебе сказал?
— На улице только об этом и говорят. Все эвакуируются…
— А-а, на улице! — облегченно вздохнул моряк. — Экстренное сообщение агентства «обб» — «одна баба болтнула». — Матрос вскочил с койки и уронил с колен белье. — Пардон, мадам, паруса не успел прибрать…
В эту минуту вошел Сорокин с девочкой на руках.
— Михаил, это что же такое? — изумился бородач. — Откуда ты, прелестное дитя?
— После объясню. — Сорокин рывком отворил свою тумбочку и стал поспешно укладывать вещевой мешок.
— Ты чего сидор набиваешь? Эвакуироваться вздумал?
— Вроде того, — рассеянно буркнул Сорокин, — только не в ту сторону…
Моряк внимательно посмотрел на него и понял все:
— Верно, дружище! Наше время настало — пора идти.
— Сашка! — позвал моряка бородатый. — Пойди достань мне какую ни то клюку. Расстарайся, брат!
— Это я мигом! — Моряк исчез за дверью, едва не столкнувшись с пожилой санитаркой.
— Кто меня здесь звал?
— Я, тетя Поля, — отозвался Сорокин. — Просьба к вам. Свезите посылочку моим старикам в Гжель. Я в часть ухожу.
— Которую такую посылочку?
— А вот стоит.
— Ого! — засмеялась тетя Поля. — Дочку нажил, непутевый!
— Нажил. Вот деньги, адрес. Письмо моим. Очень прошу, не откажите.
— Господи! — вздохнула санитарка. — И что с нами сатана немецкий делает!.. Свезу, свезу, ладно. А сам-то… туда?
— Туда, тетя Поля.
— Оборони тебя пресвятая.
Сорокин махнул рукой, подошел к девочке:
— Ну, прощай, Марийка. Поедешь к деду и бабке. Смотри слушайся их.
Девочка во все глаза смотрела на лейтенанта, потом обняла его и крепко поцеловала.
Сорокин почувствовал, что по лицу его течет что-то теплое, соленое. Он поцеловал девочку, резко отвернулся, отошел к окну, Сдавленным, свистящим шепотом сказал.
— Ну ладно, идите.
Девочку увели. Возвратился матрос с палкой. Артиллерист, кряхтя, прохромал к шкафу, достал широченную бурку. Андрей вынул руку с перевязи, сбросил с шеи бинт, достал шинель.
— Когда ж это кончится? — истерически крикнула Ирина. — Будь проклят Гитлер! Будь он проклят, проклят!
Тяжелый стон прокатился по палате. С дальней койки привстал раненый. Опираясь обеими руками о кровать, он сел и медленно повернул забинтованную голову. К его стонам привыкли, никто не обратил на него внимания, только дрожащая, как в лихорадке, Ирина вскрикнула.
