Мама. 4 сентября 1941 года».
— Четвертого сентября, — повторил Андрей. — Как давно!
Он вспомнил бабушку, жизнелюбивую, сухонькую, с выцветшими глазами. Никогда уже больше не увидеть ее.
— Пойдем, что ли! — поежился Сорокин.
Андрей отогнал воспоминания, достал карандаш и размашисто приписал:
«Дорогие! Был дома — никого не застал. Встретимся после победы. Я здоров, обо мне не беспокойтесь.
Андрей, 15 октября 1941 года».
Обратно ехали молча. Перед самой Москвой Сорокин достал записную книжку и внимательно прочел свежую запись.
— Адрес оставила. Говорит — приезжай, все будет!
— Кто?
— Да бабенка эта, с кем утром ехали.
Утром на очередном осмотре седоватый широколицый доктор сказал Сорокину:
— Вот мы вас и починили. Можно выписывать. Соскучились, наверно, по дивизии?
Сорокин начал жаловаться на головные боли, недомогание, просил отправить его на комиссию. Врач скрепя сердце согласился. Закусив губу, Мишель вышел из кабинета. В палате он негромко сказал, ни к кому не обращаясь:
— Скоро на выписку, ребята. Воспользуюсь случаем, навещу родичей. Если не вернусь к отбою…
— Порядок! — невозмутимо откликнулся матрос. — Скажем, задержался. На якоре у невесты стоит.
Чернобородый рассмеялся, Андрей еще не возвращался из перевязочной. Закутанный в марлю командир лежал молча, очевидно спал. Проходя мимо него, Сорокин обратил внимание на его крупные, коричневые от ожогов руки.
«Бинт сняли, — подумал лейтенант. — Поправляется потихоньку, бедняга».
Никто в палате не догадывался о том, насколько был. близок к истине матрос, когда сказал о невесте. Лейтенант Сорокин поехал к той самой женщине, которую они с Кургановым встретили в дачном поезде.
В вагоне лейтенант попытался проанализировать свое душевное состояние. Он ехал к женщине, к которой не питал никаких чувств. Под ее гостеприимным теплым кровом он хотел переждать военный ураган, а потом… Это «потом» тонуло в тумане. Оттуда выплывали страшные слова: «трус», «дезертир». Сорокин со стоном схватился за пылающую голову.
— Ты чего, сынок? — участливо осведомилась старая крестьянка. — Никак, заболел?
— Зубы, — краснея, буркнул Сорокин.
— Это бывает, — откликнулась женщина помоложе. — Теплое приложить надо, не застуживать.
— В таком деле, — вмешался старик в рваной железнодорожной шинели, — первое средствие — шалфей!
С ним не согласились. Разгорелся спор. Сорокин слушал, как люди ворчливо корили друг друга из-за того, что каждый хотел дать лучший совет ему — здоровому, сильному человеку. Стало не по себе, он вышел в тамбур.
