Берет на голове, длинное и бледное лицо, тусклый взгляд, остроконечная бородка, воротник с брыжжами — все это слишком хорошо знакомо, чтобы зритель не узнал сразу же на первом портрете изображение Генриха III, короля Франции и Польши.
Под портретом надпись черными буквами по облупившейся позолоте рамы: "Генрих де Валуа".
Другой портрет заключен в раму с более свежей позолотой и, судя по письму, сделан недавно. Он изображает молодую женщину, черноглазую, с тонким прямым носом, выступающими скулами и линией рта, свидетельствующей о хитрости его обладательницы. Она причесана… вернее, она придавлена целым сооружением на голове из волос и лент, так что по сравнению с ним маленький берет Генриха III производит впечатление кучки выброшенной кротом земли рядом с пирамидой.
Под портретом надпись, также черными буквами, гласит: "Жанна де Валуа".
Если читатель, оглядев потухший очаг, жалкие поношенные сиамезовые занавеси у постели, покрытой пожелтевшей зеленой камкой, захотел узнать, какое имеют отношение эти портреты к обитателям пятого этажа, то ему стоило бы только повернуться к маленькому дубовому сто — лику, за которым сидит, опершись на левую руку, просто одетая женщина, пересматривающая и проверяющая адреса на нескольких запечатанных письмах.
Эта молодая женщина — оригинал портрета.
В трех шагах от нее стоит и ждет в полулюбопытной, полупочтительной позе старая служанка лет шестидесяти, одетая, как дуэнья Грёза.
"Жанна де Валуа" — гласит надпись.
Но если эта дама из дома Валуа, то как может Генрих III, этот король-сибарит, этот сластолюбец с брыжжами, выносить, хотя бы даже находясь на портрете, зрелище такой нищеты, когда дело идет об особе не только из его рода, но даже носящей его имя?
К тому же сама дама, живущая на пятом этаже, вполне достойна происхождения, что она приписывает себе. У нее белые изящные запястья, которые она время от времени согревает, складывая руки и прижимая их к телу; пытается она согреть и свои маленькие ноги с узкой, удлиненной формы ступней, обутые в черные довольно кокетливые бархатные туфли, постукивая по полу, блестящему и холодному, как покрывающий парижские мостовые лед.
Холодный ветер ворвался из-под дверей и сквозь щели в окнах, и служанка, печально поводя плечами, устремила глаза на очаг без огня.
Что касается хозяйки квартиры, то она продолжала перебирать письма и читать адреса.
Прочтя адрес, она каждый раз делала маленький подсчет.
— Госпожа де Мизери, — бормотала она, — первая дама покоев ее величества. Тут можно рассчитывать не более чем на шесть луидоров, так как я уже получала деньги раньше.
