Зазвучала ритмичная мелодия, немного грустная, немного дикая, она шептала и пела, как волшебная речка в древнем лесу. Сначала вела Валентина, затем инициативу перехватил Василий. Они с упоением импровизировали: звук нарастал, мелодия убыстрялась. Это был уже не речной рокот, а древняя и грозная молитва: Перуну? богине смерти? ветру? Или другой таинственной силе? Я мысленно попросила, чтобы не услышали в монастыре, иначе не миновать страшного скандала и позора. Музыканты же обо всем забыли и вошли в раж: флейты воинственно взвизгивали и стонали, как умирающие жертвы; подключился и барабанчик, который, несмотря на маленький размер, рокотал все громче, все более угрожающе...
— Прекратите! Прекратите шабаш! Это же хулиганство!
— Нет, это камлание, только музыкальное, бескровное, — серьезно сказала Валентина.
— И кто жертва? — устало спросила я.
— Не знаю. Это будет ясно потом. Самое главное — войти в небесные двери! Кто-то вернется, кто-то останется. Стоит попробовать — ничего не потеряешь...
— Сядь, Валентина! — Василий попытался схватить ее за руку, но девица с кошачьей ловкостью отпрыгнула к двери.
— Ждите! Я моментом: одна нога здесь, другая там. Сейчас в магазин за бухариком сбегаю, иначе дело медленно пойдет. Только никуда не уходите! Странствовать лучше втроем. А ты, монада, запомни: там лучше, там такая красота, что забываешь обо всем!
Глаза у нее снова стали совершенно ненормальными. Я видела, что Василий обеспокоен, и решительно поднялась:
— Все вместе пойдем!
— Не смеши, монада! Пока ты дохромаешь, магаз закроется! — И она с хохотом выбежала вон.
— Стой! — Василий обескураженно потряс кудрями. — Ну что ты будешь делать? Пришла и все испортила! Посмотри, какая бестия... — Он метался по комнате, разыскивая Трехин поводок. — Не видала, Александровна? Без поводка на улице никак нельзя! Он тоже на голову ушибленный — бросается на собак в комбинезонах и ментов. Первых, наверное, не выносит за беззаботную жизнь, а вторых — за кулаки.
— Послушай, а кто она тебе?
— Просто дитя человеческое. Я, конечно, восхищаюсь вашей женской красотой и глазам приказать не могу — но она мне никто. Жалко дуру. А вот ты для меня кто-то... Прости, что так получилось, Александровна, ситуация вышла из-под контроля.
— Так дай я с тобой пойду!
— Только хуже будет! Она очень больна и, когда входит в штопор, опасна. С вами двумя мне не справиться. Эх, и принесла нелегкая, искушение-то какое...
Он уже надел ошейник на Треху и торопливо путался в ватнике.
