Только вот времени на раздумья не оказалось.
— Потанцуем, Хейли Мейз?
Сит небрежно отмахнул приветствие — солнце полыхнуло на лезвии, вороненой змеей мотнулась коса — и тут же бросился в бой.
Я едва успел вскинуть меч. Он, как тень, ушел вбок, я — следом… и чуть не упал... вот чудно! А ведь думал, что ловок. Мальчишка не дал опомниться — быстрота, напор. Восторг в глазах… да и слаб ли он?!
Ударить бы самому — но где там! Он возникал со всех сторон сразу — я поворачивался, как мог. Но, на потеху зевакам, спасался лишь удачей. Похоже, я серьезно недооценил соперника…
Наконец молоденький сит отскочил подальше и опустил оружие. Он вспотел и раскраснелся, влажные пряди налипли на щеки. Переводя дыхание, он сгреб волосы с лица, отбросил назад и радостно оскалился:
— Хейли Мейз, не стоит так меня щадить. Это скучно!
Отдышаться и утереть пот оказалось кстати, но прекращать забаву я еще не собирался! Во дворе столпилась половина обитателей замка: эти бездельники в жизни не забудут, как молодой господин не смог сладить с ситским детенышем.
— Не щадить? Что ж, Ваше Высочество, было б сказано… — усмехнулся я в ответ и напал первым.
Гибкий клинок не держал удара — скользил, выворачивался и тут же колол. В руке юного принца он летал и пел, как живой. Но я все же поймал ритм и повел: Удар, звон … выпад — уход. И вновь удар…
Злое веселье мальчишки захватило и меня: как-то незаметно я уверовал в наше мастерство и неуязвимость, забыл, что против отточенного металла тела прикрыты лишь легкой тканью. Вот уже на белом льне расцвели маки. На буром не разглядеть — но я мог поклясться, что пару раз зацепил сита… а боли не было. Только упоение риском, только восторг послушного тела.
Бой шел уже без скидок и уступок. Мы были равны. Больше того: мы были едины!
Вдруг он оступился и выронил меч…
…а мой клинок уже раскручен, отпущен и сейчас тяжелое лезвие снизу вверх, наискосок раскроит его грудь, кровь упругой струей брызнет мне в глаза!
Я дернулся назад, не устоял и больно уселся в пыль, чудом не выпустив рукоять. Меч прошел гладко, почти без сопротивления. Лишь кончик клинка, самое его острие достигло цели — шелк, взвизгнув, затрещал.
Юный сит дрогнул и замер. Разорванная пола рубашки быстро намокла кровью, на побледневшей скуле раскрылась густо-красная рана. Взгляд, устремленный на меня, был пуст.
Я тоже смотрел на него, не в силах шевельнуться, и был, наверное, не менее напуган.
Сит опомнился первым: в глазищах еще чернел ужас, но уши встрепенулись и губы расцвели улыбкой, чуть кривоватой от боли, зато такой радостной! Тут не ошибешься: мальчишка ликовал.
