— Главное, чтобы ты хотя бы до Константинополя в кости играть не сел, — пробурчал в ответ Жак.
Ужин, данный для друзей в честь отбытия, перерос в шумную пирушку и продолжался до глубокой ночи. Как и предполагал Жак, на проводы стянулись все, кто хоть как-то мог считать себя добрыми знакомыми прославленного рыцаря и его друга. Вино лилось рекой, и съедено было столько, что соседей-аксакалов пришлось срочно мобилизовать на приготовление дополнительных шашлыков. А уж христианских здравиц и недавно вошедших в моду сарацинских «алыверды» за бесплатным угощением прозвучало столько, что если поверить всему сказанному, то выходило, будто древний Тир покидают не простые крестоносцы, а по меньшей мере античные герои, по уходу которых Иерусалимское королевство останется полностью беззащитным перед врагом, а сам город Тир и вовсе немедленно провалится от безысходности в тартарары.
Робер в очередной раз встал, сжимая в руке серебряный кубок, но не успел он открыть рот, как был прерван.
— Сир рыцарь, сир рыцарь! — раздался вдруг немного дрожащий и в то же время полный решимости голос.
У калитки, не заходя во двор, стоял копейщик, в котором Жак узнал старшину городской стражи. За ним, в свете факелов, переминаясь с ноги на ногу, толпилось не менее полутора десятков вооруженных пехотинцев.
— Вы уж извиняйте великодушно, — обратился старшина к Роберу, — но нас по вашу душу сам бальи послал. Дело, говорит, срочное и не терпит отлагательств. Только он вас не у себя, а во дворце архиепископа ждет. И вас, сир рыцарь, и сержанта Жака.
— Судя по тому, что ты прихватил с собой всю дежурную смену, — спокойно произнес Робер, вставая со своего места и набрасывая плащ, — вам приказано доставить нас даже в случае сопротивления.
В ответ старшина тяжело вздохнул и потупил глаза.
* * *
Жак и Робер ехали верхом, то и дело придерживая коней, дабы от них не отстали плетущиеся в хвосте охранники.
— Вы извините нас, господин, — не прекращал ныть старшина, — только приказ нам дали такой — вас к бальи доставить. Вы уж пожалейте нас, монсир. Дети дома ждут, а наш господин на расправу страх как скор.
Нытье продолжалось до тех пор, пока окончательно вышедший из себя Робер не пообещал, что ежели хоть один из этих лягушачьих детей еще раз отворит свой поганый рот, то он, благородный рыцарь, развесит их всех на ближайшем дереве, будь то олива или кипарис.
— В чем там хоть дело, не знаешь? — не выдержал и поинтересовался Жак.
