Тополя заслужили прозваться наиболее человечными деревьями. Воздух над головой наводит на эту мысль. Столько растраченного попусту семени, а всходов все нигде нет. Можно, разумеется, вообразить, что почва не та или чего-то не хватает в воде, иначе греют лучи, но опять-таки – слишком человеческие объяснения. Поспешные и порочные. Тополя вздымаются, словно гигантские одуванчики, гниющие заживо, только и ждущие своего игривого сторукого великана. Большие, но слабые, с хрупкой древесиной и рыхлой корой. И предают они в первых рядах, пугаясь осени как огня.
Пилад шел, ловя парящие бледные комочки кровавыми губами. Быть может, хотя б в его барсучьей толще зародится новая жизнь? А тогда – кто знает? – возможно, научится усваивать лимонный, расточаемый повсюду свет и перестанет питаться падалью или по крайности новый его пол будет причислен к прекрасным.
А деревья и поныне делают вид, что ничего не слышат. Облака не выносят и уносятся прочь.
Обиженные тополя пригрели под собой огромную свалку. Она еще издали приветствует путника запахом провяленных экскрементов. Но безносые деревья продолжают склонять к Пиладу свои ветви. Все части тела тянутся вверх, желая прикосновения. Ладони похлопывают их мужские верхушки, гладят их женские длинные руки, журят, разя мнимым превосходством.
Пилад, не меняя шага, переступал через разбросанный по земле мусор и вилял из стороны в сторону, обходя особо внушительные кучи.
Земля пестрит повсюду, куда хватает силы дотянуться взглядом. Пилад остановился, умиленно осматриваясь. Ворон размером с бельгийскую овчарку рысью поскакал в сторону. Разжиревший на щедрых помойных харчах, он более не мог летать и, косясь на Пилада, продолжал медленно отходить, тревожа клубы тополиной спермы. Хотел было что-то сказать непрошенному гостю, но тот поднял руку, показывая, что уже уходит.
На восходе и в путь, прежних мук желтизна…
Неудержимо сладко, точно беглые кляксы страдания на молодом женском лице. Шаг за шагом – идем, не оглядываясь, а мягкая земля сама принимает под ногами нужную форму. Не забыть о дыхании. Выдох. За ним вдох. Столь же бесполезный, когда не повторить все сначала.
Или стоять на месте? А все вокруг движется мимо… Словно ручей, река, море – суть одна: лоснящаяся спина проворного, обманом кормящегося существа.
Сочнее свежевысеченного задка. Что за распутника уносит в путь?
Так много про взгляд и ничего про глаза. А они тем временем скачут рука об руку чуть впереди, но никогда не приближаясь настолько, чтобы быть без толку раздавленными слепыми сапогами. Равнодушно выплясывают хвостатые в такт шагам, покинув тесные орбиты, и не замечают ничего. Почти ничего: лишь изредка подбираемы по-особому яркие краски. Зелень отвергнутых листьев, синева луж, удушливый пурпур мыслей. И ни капли крови – странный сезон. К Хель извинения.
