Господи, как же я раньше не понял?! Эти явления… это выразительное лицо, на котором запечатлелось одно-единственное чувство… Призрак! Вот он – мертвый, который сопровождает меня. Мой мертвый. Наконец-то я его вижу.
Да и с чего бы я стал исключением?!
Слегка успокоившись, я разглядываю лицо старика, скорее вылепленное, чем освещенное луной. Он никого мне не напоминает. Может, это мой отец? Или дед? Но как это определить? Мне никогда ничего не сообщали о моих родных. Врач? Священник?
– Кто ты?
Мой голос дрожал меньше, чем я опасался. И я, не колеблясь, обратился к нему на «ты». А чего мне бояться – это же мой призрак.
Старик по-прежнему испуганно взирает на меня.
Я повторяю вопрос, подкрепив его жестикуляцией:
– Кем ты мне приходишься?
Его лиловые морщинистые веки вздрагивают: он заметил мои движения. Может, он глухой? Или говорит на другом языке?
Я повторяю свой вопрос еще несколько раз.
Тщетно.
Он понял, что меня что-то интересует, но продолжает смотреть все так же вопрошающе. Наверняка думает, что его вопрос важнее моего.
А потому я бросаю это бесполезное состязание и тоже рассматриваю его. Такого я еще не встречал – передо мной анонимный мертвец. Во всех предыдущих случаях можно было сразу определить статус сопровождающего призрака – отец, мать, ребенок, жених, муж, друг. Я еще никогда не видел рядом с живым человеком неизвестного мертвеца. И вот надо же, это выпало именно мне…
Разглядываю его сверху донизу. Рост – метр тридцать, никак не больше. Интересно, он был таким при жизни или это результат загробного существования и он укоротился в могиле? При таких крупных чертах лица ему полагалось бы иметь минимум метр девяносто.
Но мое наблюдение ни к чему не ведет. Обидно! Так кто же он? Пытаюсь определить его профессию – портной, чиновник, делопроизводитель? Или, может, кто поважнее: рискну предположить, что он банкир, профессор университета, адвокат. Увы, он по-прежнему непроницаем, этот старец с лицом в глубоких рытвинах, с дряблой шеей, поникшими плечами и впалой грудью. Его идентичность установить невозможно – старость, мумифицировав тело, стерла все личное. Возраст – скверный романист: истории, которые он пишет на человеческом теле, к концу жизни искажаются до неузнаваемости; персонажи больше не выглядят такими, какими были задуманы, все они кажутся одинаково старыми, и больше ничего. Куда подевались одряхлевшие спортсмены, одряхлевшие красавцы, одряхлевшие депутаты или предатели? Вокруг одни лишь старики, и только. Возраст создает ужасные романы потому, что любит одного себя; он разрушает лица, чтобы запечатлеть на них самого себя; на портретах он подменяет собой зеркало.
