Моя сто девяностая школа | страница 98



— А осмос?

— А про осмос завтра. Я занят, — отвечал он.

Еще через полчаса я наглел и стучался опять.

— У нас что-то с часами, скажите, который час?

— Без двадцати одиннадцать. Уже поздно. Ложись спать.

И я шел в свою комнату и думал, какой я несчастный и как мне не везет в жизни.

Люба заходила к нему, наверно, два-три раза в неделю, и я всегда стучал в дверь и задавал вопросы.

Это начало выводить Шуру из себя. Однажды он вскипел, открыл дверь и нервно сказал:

— Идем к тебе!

Он вошел в мою комнату и закрыл дверь.

— Садись, — сказал он. — Давай поговорим как мужчина с мужчиной. У меня роман, — сказал он серьезно. — Я люблю Любу. Ты, наверно, читал, что это бывает. Так вот, это есть. Я ее люблю. И мне хочется побыть с ней вдвоем, без посторонних свидетелей. Понимаешь? А ты стучишься в дверь, задаешь тысячу вопросов и не даешь нам поговорить. Понимаешь? Неужели ты не можешь спросить у меня все, что тебе нужно, в другое время?

Я молчал. Наверно, покраснел. Между прочим, Шура тоже покраснел.

— Но я же не мешаю тебе ее любить? — сказал я, перейдя почему-то на «ты».

— Мешаешь, — сказал Шура. — Ну как мне еще тебе объяснить?

— Не надо объяснять, — сказал я. — Я не маленький. Больше я не буду стучать.

Я подавил в себе чувство обиды и перестал стучаться. Люба вышла замуж за другого окончившего нашу школу; Шура окончил институт и уехал в другой город.

Но я до сих пор помню этот нервный разговор в моей комнате и очень ценю его: это был, пожалуй, первый в моей жизни мужской разговор со мной.

Техника — на службу науке!

На письменную работу по математике Леня Селиванов явился с завязанными зубами. Широкий платок закрывал его челюсть, правую щеку и ухо.

— Что ты так обвязался? — спросил его Александр Дмитриевич.

— Очень болит зуб, — ответил Леня. — Но я не хотел пропускать письменную.

— Молодец, — сказал Александр Дмитриевич. — Ценю. — И стал писать на доске задачу.

Когда он ее записал, он кинул взгляд на стеклянную дверь класса и увидел за дверью Мишку Гохштейна из параллельного класса. Гохштейн смотрел сквозь стекло и что-то записывал. А записав, быстро удрал.

Селиванов не отличался большими способностями по математике, но он погрузился в работу, быстро писал и первым решил задачу.

— Александр Дмитриевич, у меня готово, — сказал он. И подал преподавателю аккуратно исписанный листок.

Александр Дмитриевич проверил и сказал:

— Ну молодец. Ты решил ее просто молниеносно.

Ничего не могу сказать. Отлично! Я от тебя этого не ожидал.