Он только кивает, когда Паула обертывает бедра полотенцем и переодевается под прикрытием дверцы.
Знаешь, говорит она, в последнее время со мной творятся странные вещи. Я все чаще ловлю себя на том, что воспринимаю процессы, происходящие за пределами моего мозга, как обман чувств. К примеру, давешний самолет. Он что, вправду полз по ветровому стеклу?
Нет, не по стеклу, сухо отвечает Феликс, а Паулу коробит: в его голосе не осталось и тени меланхолии.
Она надевает джемпер прямо на влажное тело, снимает полотенце, застегивает молнию на джинсах.
Псевдодвижение, говорит она, мнимая подвижность, на деле ничего не меняется.
Феликс молчит, и она наклоняется, заглядывает в машину. Он сидит совершенно неподвижно. Словно кукла.
Одиннадцатая утренняя беседа с Паулой
Накрыв стол к завтраку, я принимаю ванну. Размышляю о себе. В теле пустоты. Только о себе. Но в голове — дети. Кошка окотилась. И бегония что-то слишком разрослась — почему? Я купаюсь в масле и уксусе. Запираю дверь, хотя муж и дочери еще спят. Шесть квадратных метров для меня одной. Вообразить, будто других людей на свете не существует. Масло и уксус полезны для кожи. Я мысленно представляю себе гладкую кожу, опять как у молоденькой девчонки. Моей коже всегда не хватало гладкости. Думать о начале. Руки не шершавые. Любоваться фотографиями. Лицом, которое было моим. Погрузиться в воду. Запереть дверь и размышлять.
Порой я вижу сны. Вечно одно и то же: дом, который ломается, будто игрушечный. Я говорила, что люблю его. И говорю, что люблю, — ведь я живу в нем. Но комнаты мне незнакомы. Снаружи дом не такой, как внутри. Из-за масла вода не смачивает кожу. Искупаться в молоке ослицы. Сменить кожу. Руки плавают на поверхности, точно совсем не мои. Средние пальцы на обеих руках заклеены пластырем — нарывают. В кухне у меня прорастают подсолнухи, а по почте я выписала вьющиеся розы, чтобы прикрыть ими сетку ограды. Порой я мысленно покидаю свою оболочку: что-то пребывало в покое и вот шевельнулось, ожило. Ростки мне хорошо знакомы. Длинные, бледные. Если я пересажу их из плошки с водой в землю, то, наверное, вырастут подсолнухи. Я их люблю, а может, и нет. Что-нибудь да будет.
Нет, не будет ничего, так как я боюсь одиночества.
Паула где-то прячется. Ее место в кухне свободно. Нельзя допустить, чтобы она меня бросила.
Как я тогда во всем разберусь?
«Песнь птиц» я никогда не слыхала.
Пабло Касальс[33], говорила Паула, гимн свободы испанских республиканцев.
