Девятая утренняя беседа с Паулой
Паула уговаривает меня сесть на то место, которое кажется ей самым удобным. Потом наливает кофе и подает мне хлебницу.
И все-таки я с нею не соглашусь.
Почему, спрашивается, я должна собрать чемоданы и уехать, бросив дом, за который ежемесячно выплачиваю ссуду, и огород, и привычку к зиме, идущей на смену осени?
Не говоря уже о дочерях и о муже, насмешливо добавляет Паула.
Или о моем банковском счете, который я в любой момент могу превысить, потому что банк мне доверяет. Чего ради зубрить чужой язык, жить среди чужих? С какой стати? Не вижу причин. Не вижу, чтобы мою свободу здесь ущемляли.
Выходит, тебя лично насилие не коснулось, заключает Паула.
Нет уж, извини, перебиваю я. Меня закодировали, зарегистрировали, обработали и выпустили в свет — по-твоему, это и есть причина?
А Паула продолжает: Вернее сказать, работая над книгой, ты уже невольно заранее кое в чем себя обуздываешь, чтобы потом тебя не обуздал кое-кто другой.
Да, соглашаюсь я, они взломали контору, где на двери значится и мое имя, ворвались туда с автоматами, сославшись на якобы чрезвычайную серьезность обстановки, сломали замок — и ладно, пусть кто-нибудь другой ставит новый, а прокуратура палец о палец не ударила, как будто так и надо.
Что ты себя взвинчиваешь? — спрашивает Паула, глядя, как я намазываю маслом хлеб и нож дрожит в моей руке.
Хорошо, если уж тебе так хочется, изволь, скажу: я безумно испугалась. Втолковала детям, как им себя вести, если отца с матерью арестуют. Но за нами не пришли, оставили нас в покое. Что ж тебе еще надо? На государственную службу я не стремлюсь, никакие судебные органы мною не интересуются, не разбирают, всерьез ли мои книги зовут к насилию или же это просто художественный прием, — а значит, пока у меня все в порядке, верно? Или я ошибаюсь?
Впору на стенку лезть. Меня трясет от злости. Как эта Паула смеет доводить меня до белого каления?
Я люблю свои книги, защищаюсь я.
Как это я смею защищаться?
И мебель свою люблю. В какой-то мере и дом, и свои планы превратить его в настоящий семейный очаг, чтобы внуки были и все прочее. Сделать его убежищем, какого у меня никогда прежде не было. Чтобы забрать все это с собой, никаких денег не хватит.
Достаточно одного чемодана, замечает Паула.
Что уместишь в одном-единственном чемодане. Да и есть ли такая земля, где лучше?
Ты права, соглашается Паула, и я едва не клюю на ее примирительный тон. Но вовремя спохватываюсь: хитрит она, ой хитрит.
