Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой | страница 113
Однако же я не позволю оспаривать мою смелость жить. И потому меняю тему.
Отчего, спрашиваю я, никто в библиотеке тебя не поддержал?
Где, к примеру, были те молодые женщины, которые регулярно со дня открытия приходили брать книги? Откуда это безразличие к притеснениям? Твоя реакция на преследования анонима — вот и все, что их интересовало.
В том-то и дело, коротко отвечает Паула. Она заказала себе большую кружку какао.
Выходит, я права: смирение, капитуляция. То есть бегство, упорно продолжаю я.
Ладно, пусть бегство, отвечает Паула, но бегство как стратегия — чтобы вновь выпрямиться во весь рост и если уж когда-нибудь вернуться, то вернуться несломленной.
Бегство как возрождение?
Можно обойтись и без чемодана, и без Испании.
Значит, Испания — тоже чистая случайность?
Возможно, будь ты уроженкой Испании, ты бы сбежала куда-нибудь еще.
Бегство как поступательное движение утопии?
Подняться, выпрямиться, держась за утопии.
Среди фальшивой жизни начать правильную, неподдельную.
Жить со страстью, чтобы искренне, по-настоящему любить и по-настоящему же ненавидеть. А не только составить себе представление о любви и ненависти.
Я, говорит Паула, хотела бы жить среди людей, которые относятся друг к другу по-человечески.
Уже не одно лишь недовольство. Коли на то пошло, скорее антидовольство.
В первую минуту я подумала, что теперь она совершенно непохожа на птичку, пьющую нектар, гораздо больше она напоминает птицу с подрезанными крыльями, хотя и не превращенную пока в чучело, что стояло в классе на шкафу.
Она не спрашивает, о чем я думаю, пока мы сидим среди усталой вокзальной публики и пьем — я кофе, она какао.
А все же надо сказать, о чем я думаю. Сказать о том, что она все еще пахнет корицей, но только мед стал другим.
Письмо, на котором не хватает марок, уже опущено в ящик привокзальной почты.
Возможно, я никогда бы не стала писать о Пауле, не приди она к этому решению. У других тоже бывают схожие неприятности, однако же таких выводов они не делают. Я узнавала: наши городские библиотеки вовсе не в забросе. И заведующие там есть. Кстати, нередко женщины. Думать здесь не о чем.
О разнице между жизнью и вымыслом, которая, как говорят, невелика, можно вовсе не думать.
Стало быть, меня раззадорили выводы Паулы, более того, возможно, сам ход мысли, приведший к этому решению. Полная неожиданность. С какой стати именно Паула? Почему не какая-нибудь другая женщина, которая с детских лет привыкла держаться вызывающе и от которой можно было ожидать необычных поступков? От Паулы таких поступков никто не ожидал.