Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой | страница 112
Очень уж ты привыкла облегченно вздыхать: вот, мол, и хорошо, опять счастливо отделалась, продолжает она. Кончать надо с этими вздохами. Надо без конца и без устали говорить «нет».
Я боюсь, говорю я, от страха я слепну и глохну, и боюсь ослепнуть и оглохнуть, и боюсь обмануться, решив, что еще не слепа и не глуха.
Перестань, говорит Паула, хватит об этом, в конце-то концов.
Без разума и смысла я — бессмыслица.
Бояться необходимо, говорит Паула, если страх ломает твое безразличие.
Я-то рассчитывала запустить машину, подпалить домишко Паулы со всех четырех сторон. А дом, оказывается, был вовсе не ее.
Да, кое-что изменилось.
Паула одолела меня. Она мне больше неподвластна.
Я перестала говорить дочке, что вишня непременно вернется.
Часть V. И вновь зима
Четырнадцатая утренняя беседа с Паулой
Встретить Паулу на вокзале я не ожидала.
Во всяком случае, не спозаранку и не в молочном баре. Я ведь могла бы зайти и в ресторан. Но молоко, по-моему, все же вкуснее сосисок с капустой.
Она уезжает, а я только-только явилась на вокзал и коротаю за завтраком время до следующей электрички.
Привет, сказала Паула: она неожиданно выросла передо мной в ту минуту, когда официантка ставила на стол вчерашние булочки, предвещающие скорый завтрак.
На этот раз я ее вспомнила.
Она, должно быть, заметила, что меня нервируют ее манеры, села рядом и сразу же заговорила об Испании.
О будущем.
Будущее? — с издевкой переспрашиваю я. После целой ночи в битком набитом спальном вагоне федеральных железных дорог о благодушии не может быть и речи. Послушай, говорю я, ну какое у нас будущее? Зарегистрированное, введенное в память ЭВМ, перекрученное бюрократами, усмиренное и обезвреженное, какая там личность — нет ее, есть только удостоверение личности; если здесь реакторы не взорвутся, то рванут где-нибудь в другом месте, но так или иначе все это неизбежно ударит по нам. Чего же ты, собственно, хочешь? Будущее давным-давно предано и продано.
Нынче под основные гражданские права подкапываются хитростью компьютеров. Никогда еще государственные органы не ущемляли с таким коварством требование свободы.
О каком же будущем ты толкуешь, а?
О нашем, заученно выпаливает Паула, о прошлом родителей наших детей.
Но тогда, говорю я, ты не можешь сбежать.
Я называю это бегством. Паула — новым началом. Концом приспособленчества.
Бунтом, равнозначным смелости жить.
Иногда я представляю себе, будто живу на вокзалах, с двумя-тремя пластиковыми сумками, набитыми всяким хламом, или в обшарпанных номерах каких-то привокзальных гостиниц. Мне нравится шум поездов.