— Нужно показать свидетельство. Есть у тебя записка от мамы?
— Нет, — прошептала Ханна.
— Но ведь твоя мама должна была обязательно написать записку, — сказала я укоризненно.
— Она не умеет писать, — оправдывалась Ханна, и губы ее задрожали; вид у меня, должно быть, был очень строгий.
— Ну, пойдем, — сказала я решительно; и маленькое босоногое существо в рваной шерстяной кофте с тридцатью крючками, крепко ухватившись за мою руку, двинулось к учительнице.
Ребята совсем оторопели. Задержка была необычная, им уже по крайней мере четверть часа полагалось читать библию. Никогда прежде не видели они ученика, который разговаривал бы с учительницей, не спросив разрешения. Наверняка все это плохо кончится.
Подойдя к учительнице, я пролепетала:
— Мама Ханны не умеет писать, и у нее нет свидетельства. Добрая фрекен, позвольте ей все-таки остаться.
— Хорошо, — ответила учительница, — успокойся, она останется, — и погладила Ханну по туго стянутым волосам.
Кажется, для учительницы я с радостью дала бы отрубить себе руку или ногу!
Мы снова вернулись на свою скамью, и началось чтение библии. Не понимаю, каким образом Ханна могла подготовиться, но она знала урок. Крепко сжав руки, маленькая, ростом не более метра, в длинной юбке и теплой кофте с буфами на рукавах — она единым духом выпалила: «И поселился Авраам у дубравы Мамре, что в Хевроне…»
Целый день я была сама не своя. Украдкой щипала себя за руки, едва не выламывала пальцы из суставов, чтобы испытать, какую боль я могу вытерпеть. Инстинкт подсказывал мне, что, если любишь такое совершенство, как моя новая учительница, нужно уметь не моргнув переносить любые страдания. И еще долго после этого я ходила с синяками.
Первый день в новой школе прошел удачно, но я даже не заметила этого. В душе моей кровоточили глубокие раны. Внешний успех и внимание на некоторое время потеряли для меня всякую ценность. К чему внимание людей, до которых тебе нет дела? Я долго не могла заснуть в этот вечер, считала желуди на спинке дивана и так сильно щипала себя под мышками, что на глазах выступили слезы.
— Что ты там возишься, дочка? Помолись и спи, — с раздражением сказала мать. Сама она сидела, уставившись в одну точку, думая о чем-то своем.
— Уже молилась.
— Тогда спи!
Попробуй-ка засни по приказу! В глаза словно песку насыпали, и я еще сильнее принялась щипать себя. Ничего не зная о папе римском, я уже постигла учение католической церкви об умерщвлении плоти и молитве. С тех пор как в мир пришла любовь, не нужна стала церковь. Любовь сама рождает исповедь и покаяние.
