Никто, даже ребенок, не может заснуть по приказу.
И, подобно всем влюбленным, я пролежала без сна эту первую ночь после случившегося со мной чуда. К утру я так измучилась, что решила не ходить в школу.
На счастье, в мою жизнь вошла Ханна, приняв на себя частичку моей пылкой любви к новой учительнице, не то наверняка стряслась бы какая-нибудь беда. Еще несколько дней я вела себя как настоящая эгоистка. Потом мать как следует всыпала мне и наставила меня на путь истинный. Это немного охладило меня, и я решила прекратить самоистязания. Однажды я задала матери несколько прямых вопросов. Почему, например, у нас в вазах нет больше ольховых шишек? Почему на единственном окне в нашей комнате она повесила такую плохую штору? Почему у нас вечно не убрано?
— Ты даже не выстирала мой лучший передник, и я хожу как какая-то…
— Как кто? — угрожающе спросила мать. — О чем ты болтаешь? Становишься на «него» похожей? И тебе не стыдно? Так вот чему тебя учат в школе — неблагодарности?
Мать не на шутку рассердилась. Она не может повесить длинную штору — окно слишком маленькое. И разве здесь добьешься такой чистоты, как в комнате у Старой дороги, когда постоянно дымит печка? Уж она ли не переживала, что у нас такая неприглядная комната! Поэтому-то мои слова и задели ее за живое. Но я мечтала о чашке кофе в уютной комнате с накрахмаленными, подсменными шторами и белой скатертью, и чтобы в этой комнате на желудевом диване, который кстати выглядел уже довольно ободранным, сидела моя прекрасная учительница.
— Что сказала учительница? — внезапно спросила мать. — Ты отдала ей записку?
— Какая она красивая! У нее короткие вьющиеся волосы, точь-в-точь как у королевы с бабушкиной картины (на картине была изображена кронпринцесса Виктория).
Несколько минут мать молчала.
— Не могла бы ты здесь прибрать немножко, чтоб стало хоть чуточку красивее? — осторожно спросила я. — А еще мне так хочется даларнскую сумочку! И я буду такая же, как…
— Я вот тебе всыплю за это «как»! — закричала мать, отвешивая мне пару здоровенных шлепков.
— Скажи спасибо за то, что есть, постыдись хоть самую малость. Я хожу по людям, работаю, как вол, из сил выбиваюсь, лишь бы у тебя был кусок хлеба.
А, вот, оказывается, в чем дело! Еда и опять еда, будто это так уж важно.
Больше ударов не последовало. Я сидела и дулась.
— Могла бы найти другого мужа, который прокормил бы нас, — сказала я наконец. Однажды я слышала, как тетка говорила это другой сестре матери.
