Поднялась, побежала на поющий где-то рядом звон — уткнулась в большое желтое здание. Теперь звон несся совсем с другой стороны. Что это? «Блуждающая колокольня», — мелькнуло в голове. Но не может же она бегать по городу. Или готовится откочевать на восток. От красных? И опять поспешила на упругую ноту «ля» контроктавы.
Как переменчивы мужчины! За тысячу километров посылают ландыши, на Сенатской площади на колени перед вами встают — и вдруг полное забвение. От хулиганов защитить некому! Главнокомандующий называется!
Теперь на пути встал забор. И понадобилось обойти, прежде чем увидела ярко-золотистые окна. Стоит, как скала, не стронется. И напала новая блажь: нельзя входить в церковь! Грешна! Мужа бросила, сына, как кукушка, подкинула маме. С Колчаком до сих пор не венчана. Язычница. Как «оглашенной» надо на паперти стоять да каяться в недостойном своем поведении.
Опустилась на колени, и кланялась земно, и просила одного: спасти сохранить сынка! Только его! Утешить, утолить печаль Сергея Николаевича. Про Колчака и вспоминать не хотела! Но не утерпела, попросила и ему многих лет и победу над супостатом. Но без веры. Какая уж тут победа? Успеть бы ноги унести — и то руками и ногами перекрестишься.
Оттого ли, что постояла в снегу, или, правда, молитва помогла — полегчало. Опамятовалась. Но не спешила подняться. Печатала лбом поклон за поклоном и уж ни о чем не просила, а только повторяла вечное: «Господи, твоя воля».
Богомольцы с паперти озирались. И она видела, понимала это и испытывала что-то вроде той радости, что получают от вериг, от самобичевания. В сласть ей свое унижение. Может, готовилась уж к пытке жизнью, что в недалеком будущем выпадет ей в тюрьмах и ссылках освобожденной России.
Приблизилась согбенная старушка, заглянула в лицо, вернулась на паперть.
— Убили кого-нибудь, — объяснила она, — плачет бабочка. Рыдат.
И только теперь, будто кингстоны открылись, из глаз хлынули слезы. И вслед за этим пришло облегчение, и уверенность, что все обойдется, все-то будет хорошо!
И поднялась с колен совсем здоровая, и поспешила домой.
За окном поворачивались вокруг какого-то отдаленного центра перелески, стога. Убегали заваленные снегом избы. Колеса вагона мягко, монотонно стучали на стыках, клонило в сон. На столе карта Урала и Западной Сибири, с красной линией фронтов. И все они, извиваясь змеей, подползали все ближе, и готовы поглотить столицу с кратким названием Омск.
