И правильно, что ребята никому не верят, становятся жесткими и циничными, сатанеют и звереют от подлости, которой нет конца.
«Мальчики, милые мои, мальчики. Я предала вас, я предала себя… Пашенька… Прости меня, Павлик, прости», — беззвучно стекала слеза по моей щеке, как капля дождевой воды по стеклу.
Володя неслышно подошел, сжал мне рукой плечо:
— Пойдем, сестренка. Сейчас нам надо домой добраться, а там разберемся, — сказал тихо.
Я летела в Ленинград, город, который всегда уважала и который никогда раньше не видела.
Я не заводила разговор о том, удобно ли остановиться в доме Володи или Вадима, необходимости тащить меня с собой — начни я подобный разговор, парни наверняка бы обиделись, как обиделась бы я, поменяйся с ними местами. Мы были одной крови, мы прошли один ад, вышли из одной пасти. И пусть они служили под Джелалабадом, а я под Кандагаром — название того горнила, что сплавило нас воедино, было одно на всех — война, которую мы знали не понаслышке.
Но был и еще один очень знаковый, с моей точки зрения, факт — Ленинград оказался родным городом Изабеллы.
Совершенно случайно, озадаченная поведением Володи, я решила наконец изучить свои документы и поняла, почему парень так странно смотрел на меня. Оказывается, Томас не только жила в их городе и не знала о том, но еще и была мало похожа на оригинал.
И тут я поняла, что совершаю еще одну подлость. Вернее, целых две.
Первая — я, по сути, украла у родителей настоящей Изабеллы их дочь — ее имя, биографию, заработанное.
Вторая — парни, которые отнеслись ко мне как к сестре, искренне сочувствовали и были готовы, даже подозревая неладное, оберегать, помогать незнакомой и, по большому счету, ненужной им, молодым, лихим, неженатым, девчонке, не допускали и мысли, что перед ними не «сестра», а низкая тварь.
Я должна была им все рассказать, и решила, что расскажу, как только представится случай. И даже приободрилась, надеясь на их строгий, но справедливый суд. Мне казалось, что так я смогу загладить хоть часть своей вины не перед Павликом — в этом мне нет оправдания, но хоть перед теми мальчишками, которых я малодушно предала, согласившись обменять их жизни на жизнь любимого, а значит, и свою. Теперь уже такую ненужную и изгаженную, что нет и смысла отмываться. Но у меня появилась цель — раздать долги и выпить до дна чашу осуждения, и поэтому я отбросила черную меланхолию и собирала силы.
Несколько раз у меня мелькала трусливая мысль — поблагодарить ребят и уйти, расстаться, пока они идеализируют меня. Ведь их мнение было важнее, чем мнение родителей Изабеллы. Ее я не убивала, ее я не предавала, а что по стечению обстоятельств использовала документы, так то самый незначительный мой грех.
