Я не знала, что делать. Жаловаться? Не в моем духе. Да и кому? Чендрякову?
Как-то я, не думая, сболтнула Саше, что сержант Иван Цуп пытался вломиться ко мне в комнату. Мы посмеялись, а на следующий день я увидела Цупа у Вики в перевязочной. Его сильно избили, хоть он упорно твердил, что упал ночью у сортира. Я, конечно, поняла, что к чему, и больше старалась не болтать лишнего, чтоб не устраивать дополнительных напрягов в части.
Я понимала: меня прессуют, зажимают в тиски, проверяя на прочность. С одной стороны, война с Галиной — дома, с другой, война с замкомбрига — на службе, с третьей — война вообще и в частности, и беспрестанная гибель ребят, с которыми еще вчера сидела на БТР и, смеясь, лузгала семечки.
Друзей у меня было много, но они множились так же быстро, как и исчезали — погибали на боевых. Сначала я, не стесняясь, плакала, потом уже не могла и старалась не думать, глядя на лица парней, что вижу их в последний раз. Но тоска и предчувствие беды уже сжились со мной и проступали во взгляде так явно, что друзья, обеспокоенные моей меланхолией, выворачивались наизнанку, пытаясь меня развлечь. Я же в ответ пыталась отплатить им за то хоть малой толикой человеческого понимания, сопереживания, скрасить их жизнь теплом и радостью. Я еще старалась быть веселой, еще не разучилась смеяться. Я еще чувствовала холод, страх и боль, глядя, как ребята уходят на боевое задание. И крестила их в спину и отвечала смущенной улыбкой на понимающее подмигивание Щегла, Сашки, Голубя, Винтаря, Зубра… Да разве перечислить всех, кого я знала и провожала на боевые… и больше не встретила.
В тот день территорию бригады обстреляли из минометов.
Штаб обезлюдел. Все, от замполита до комбрига, побежали координировать действия. Был открыт ответный огонь. В санчасть начали прибывать раненые, и я поспешила туда, на помощь Рапсодии, Барсуку и Вике. Кровь меня не страшила, я была уверена, что смогу, справлюсь. Мобилизирую силы и поборю угнетающую меня особенность. Однако она оказалась сильней меня… Я зашла в перевязочную и поплыла, увидев красные пятна на солдатских робах, белых простынях, открытые раны, искаженные лица, окровавленные бинты.
Барсук вытащил пулю из руки Монгола и повернулся ко мне — я увидела кровь на кусочке металла и зажала одной рукой рот, а другой вцепилась в косяк, чтоб не упасть.
— Зачем ты пришла?! — закричала Вика, спешно сунула мне в руку вату с нашатырем и вытолкала вон, захлопнув дверь. Но и в коридоре стояли двое солдат — у одного лицо в крови, у другого рукав — мне стало еще хуже. Я еле доковыляла до выхода и у дверей столкнулась с торсом в тельняшке. Нет, конечно, торс не ходил отдельно, у тела наверняка была голова и все, что положено человеку, но я увидела лишь эту часть и окровавленную повязку на предплечье, и не устояла на ногах. Чьи-то руки подхватили меня и вытащили на улицу, на свежий воздух. Сунули под нос нашатырь.
