Ладно, будем мыслить шире. Наследство? Теткина квартира в Питере? Там Лялька.
Лялька!..
Я нащупала телефон и, наплевав на кусачие междугородние тарифы, набрала ее номер:
— Привет!
— Ой, мамулечка! Ты как? У тебя все хорошо?! Я так рада, что ты позвонила…
Восторженный писк моей мышки ничуть не удивлял.
— Да, жива, здорова. Как ты? Мальчики? Новые знакомые?
— Да ты что? Когда мне?! Я в полной запарке, зубрю с утра до ночи.
— Как тетя Поля?
— Нормально! Бегает как конь! Замучила своими диетами — супчики, кашки…
— Ляля, там претендентов на квартиру не объявлялось?
— С чего вдруг? Ты что, мам? Случилось что-то?
— Да нет…
— Мам, не лги!
— Нет, мышь, все хорошо. Я просто беспокоюсь за тебя. А то задумает тетка обмен или продажу, и где жить будешь? Тебе же учиться надо, а в общежитии не дадут. Хоть сама к вам переезжай.
— А что, мысль. Было бы замечательно! Я так соскучилась, мамусь! Я тебя сильно, сильно люблю.
— И я.
— Ты не беспокойся за меня. Теть Поля меняться даже не думает.
— Ага. А мальчик-то у тебя появился?
— Мамусь, некогда мне с мальчиками.
— Никто не нравится?
— Нравится, но так… несерьезно это. Мне учиться надо.
— Умница ты моя! Горжусь! Давай учись, тетку и меня не огорчай. Я еще позвоню. Позже. Все, целую крепко-крепко. Давай, солнышко мое… И будь осторожна! По ночам не гуляй!
— Мамусь, ну ты вообще! Тетя Поля как цербер, — попробуй вечером выйди…
— Ага. Ну ладно.
Я положила трубку и уставилась на дисплей: дочку, конечно, со счетов не сбросишь, учитывая всю нелепость ситуации, но все-таки на душе легче — Лялька в порядке. В тетку я свято верю: не то что приглядит — замучает своим приглядом. Закалка-то совдеповская…
Я прислушалась: нет, не показалось — соседка с Булькой вернулись. Это сколько же времени прошло? Минут двадцать уже мертвую изображаю. Пора бы отползать да греть органы горячим чаем. Чашка в тумбочке стола найдется — светить свой силуэт в окне не надо.
Я осторожно, стараясь не расплескать чай, отползла к стене у подоконника и села между пеналом и угловым кухонным диваном. Дует здесь меньше, и не видно (в смысле, меня). Глоток живительного напитка родил своевременную мысль — что дальше? А дальше по тем же пунктам, что и раньше. На всякий случай, а то окажется, что действительно стреляли в меня за дело, а я ни сном, ни духом, и буду, как последняя дура, встречать Новый год в морге.
Итак — кто, за что?
Работа? Ну да. Ценностей у нас не выставлялось, потому что в нашем городке их в принципе не было. В запасниках — работы местных художников, статуэтки, куклы из соломы и шерсти — подарок бабы Фени. Шедевры, бесспорно, но цена им, как тем полотнам, что Гафаров выставил — маска недоумения на лице. Ах, Рафат Гафаров, зять нашего Кабриолета. Горячий, мстительный, бездарный. Но малюет со скоростью миксера. И, естественно, захотел сделать персональную выставку — пусть все видят! Заплатил он, конечно, Викентию Ивановичу за это немало. Я же с тех денег и копейки не получу… Альбина! Нет, я тоже хороша — ляпнуть при ней, что картины Гафарова лучше на помойке выставлять, самое им там место. Понятно, та сразу побежала начальству докладывать, что, мол, Томас дискредитирует шедевры местного гения. Ну и что? Лишили премии под соусом «мелкие служебные нарушения». Но дырка в стекле к этому не имеет никакого отношения. По логике.
