Но наибольшую ненависть из всего музыкально-жанрового ассортимента во мне вызывал рэп. Стоило мне услышать пару гнусавых речитативных фраз в диссонанс с тамбурином, я подпрыгивала и слепла от желания не только выключить источник раздражающего звука, но и раздавить его, чтобы отомстить создателям сих «шедевров».
Помню, как этим летом в милейше-безоблачном настроении мы ехали с Лялей в такси. Она поступила в институт, ура! Волнения остались позади. Нас ждал прекрасный вечер втроем за отменными теткиными пирогами, душистым чаем и приятной беседой. И надо же было водителю включить рэп! Я начала закипать на втором такте, от первой фразы скрипнула зубами, после первого куплета готова была задушить водителя, а в середине второго разломать магнитолу. Конечно, ничего подобного я не сделала, а просто с милой улыбкой качнулась к мужчине и рявкнула в лицо:
— Выключите этот бред дебилов!!
Парень чуть не въехал в иномарку… Но освободил мой слух и разум от разъедающего тупизма.
Интересно, насколько меня хватит терпеть соло для скрипки? Паганини, кажется, уже водил смычком по моим оголеннным нервам. Я чувствовала прилив раздражения, которое, как цунами, заливало удушливой волной горло, глаза, мутило разум. Я сжала руки в кулаки и прикусила губу, чтоб не сорваться. Паганини гений и долго слушателей не утомляет. Может, следующим будет более приемлемый для моего слуха композитор? Желательно Орф. Его я переживу.
Полонез Огинского я узнала с первых тактов и очнулась, взвилась, чуть не проткнув крышу машины головой, обрушила кулак на магнитолу:
— Выключи!!
— Рэп? — услужливо предложил киллер, ничуть не смущаясь моим неврастеничным поведением.
— Нет!!
Он довольно хмыкнул и выключил музыку вообще. А я смогла перевести дух и притихнуть, настороженно косясь на мужчину: нервы у него не чета моим…
А сердце колотилось где-то у подбородка — мог бы и пристрелить по-настоящему.
— Можешь поплакать.
— Зачем? — спросила, чтоб только справиться с отупением и слабостью.
— Это твой любимый вопрос. Зачем женщины плачут, когда нервничают?
— Понятия не имею.
— Ты не женщина?
— Женщина.
— Плачешь?
— Бывает.
— От чего?
Я отвернулась к окну:
— От обиды и непонимания.
— От боли?
— От боли падают в обморок.
— Ты?
— Я — нет.
— От вида крови?
— Нет.
Я солгала. И была уверена: в этой лжи меня не уличить. Но он тихо прошептал:
— Врешь. Проверим?
Меня передернуло. Какой-то злой гений! Провидец! Откуда он может знать, когда я лгу, а когда говорю правду?! Никто, никогда не уличал меня во лжи. Я всегда была неподражаемо виртуозна в ней и очень избирательна. Жизнь отточила этот навык без моего ведома, наградив им, как иных — даром пародировать, писать маслом, чувствовать красоту и гармонию цифр. Даже Ляля, даже моя умница девочка, не догадывалась, где, когда и какую правду прячет ее мать.
