– Давайте же! – нетерпеливо воскликнул Фламбо, протягивавший мощную загорелую руку. – Разве вам не хочется выбраться наружу?
Священник вертевший в пальцах щепку, отлетевшую от треснувшего дерева, не сразу ответил ему.
– Наружу? – задумчиво повторил он. – Пожалуй, нет. Я лучше загляну внутрь.
Он так стремительно нырнул во тьму под деревянным настилом, что широкополая пасторская шляпа слетела с его головы и осталась лежать на полу.
Фламбо снова обвел взглядом сушу и море и снова не увидел ничего, кроме стылого моря, такого же холодного, как снег, и заснеженной равнины, такой же ровной, как море. За его спиной послышался шорох, и маленький священник выбрался из дыры в полу еще быстрее, чем провалился туда. Выражение его лица было уже не сконфуженным, а решительным, и – возможно, лишь из-за снежных отсветов, – он выглядел немного более бледным, чем обычно.
– Ну как? – поинтересовался его рослый товарищ. – Вы нашли божество местного храма?
– Нет, – ответил отец Браун. – Но я нашел нечто более важное: место жертвоприношения.
– Что, черт побери, вы имеете в виду? – встревоженно спросил Фламбо.
Отец Браун не ответил. Нахмурив брови, он всмотрелся в унылый ландшафт и вдруг указал пальцем.
– Что это там за дом? – спросил он.
Проследив за направлением его пальца, Фламбо впервые увидел угол дома, стоявшего ближе, чем фермерское подворье, но большей частью скрытого за деревьями. Здание было небольшим и находилось довольно далеко от берега, но блеск позолоты указывал на то, что оно было частью курортного антуража наряду с эстрадой, миниатюрными садами и скамейками из гнутого железа.
Отец Браун соскочил с эстрады, и его друг последовал за ним. Пока они шагали в указанном направлении, деревья расступились вправо и влево, и они увидели небольшой, довольно аляповатый отель, какие часто встречаются на курортах, – заведение с дешевым баром, а не с баром-рестораном. Почти весь фасад состоял из золоченой лепнины и фигурного стекла; на фоне свинцово-серого моря и сумрачно-серых деревьев от всей этой мишуры веяло какой-то призрачной меланхолией. У обоих возникло смутное ощущение, что если в такой гостинице и можно что-нибудь съесть или выпить, это будет воображаемая ветчина и пустая кружка из пантомимы.
По крайней мере, в этом их подозрения не вполне подтвердились. Приблизившись ко входу, они увидели перед закрытым буфетом одну из железных садовых скамей с гнутой спинкой, украшавших прибрежные сады, но гораздо более длинную, растянувшуюся почти по всей длине фасада. Предположительно, она была поставлена здесь для того, чтобы постояльцы могли любоваться видом на море, но вряд ли можно было найти желающих в такую погоду.
