– Да, вы правы, да, – задумчиво кивал ей председатель волисполкома. – Да.
Его знобило. Тяжелым, липким свинцом было налито усталое тело его. Он до боли сжимал скрещенные под столом пальцы, пересиливая лом в висках. Подмышки саднило от насекомых: неделями председатель спал, не раздеваясь, в своем кабинете – не было времени съездить домой, сменить белье.
– Какой в жизни сдвиг, какой простор для работы, – говорила учительница, а другие Шкрабы молча согласно кивали ей землисто-зелеными лицами. – Только помочь проснуться самодеятельности народной. Ведь мужики же хорошие! – застенчиво улыбнулась она. – Они только запуганы жизнью, прошлым…
– Я знаю, – тихо сказал председатель.
– Вы, голубчик, помогите нам, – говорила учительница. – Я знаю, вы задушены работой, устали, вам отдохнуть бы надо, но это потом, – правда? Вы не откажете?
– Нет.
– Вот и хорошо. Быть может, наладим библиотеку, спектакли… Масса же молодежи, ее надо заинтересовать, втянуть в работу… Мы устроим культурную ячейку…
Председатель взял худенькую руку ее и крепко пожал.
– Я буду помогать вам, Катерина Борисовна! Если взумею.
Иронически улыбающийся Полфунтиков воскликнул:
– Ого, дело идет на лад. Крой, пред, Бога нет! Жми покрепче!.. Я думал, ты насчет этого слаб!..
Учительница испуганно обернулась и сказала с досадой:
– Какой вы пошляк, Влас Иванович!
– Еще бы, – сказал Полфунтиков, – кабы я с вами в музыки наяривал, ну и все такое прочее, да жалобно поддакивал всякой ерунде, – Полфунтиков покосился на председателя, – тогда бы я был первым вашим ухажером… А революция пускай пропадает на высоте своей задачи? Это ловко! А между прочим, женмасса тоже погибает, а об этом вам наплевать…
– Женмасса без вас не погибнет, уверяю вас, – сказала учительница.
– Вы думаете? – насмешливо спросил Полфунтиков. – Еще посмотрим.
* * *
Входя, бабы искали глазами иконы, но их не было в волостном присутствии.
– Матушки, и отсюда, кобели, всю святость вышвыряли!.. – Одни крестились на кафельную печку, другие – на шкаф с делами, большинство – на дверь председателя волисполкома, где раньше висели бога, – железные клыки, поддерживавшие «святость», и теперь еще торчали из серой штукатурки.
Мужиков не пускали в присутствие.
– По случаю нынче бабьего исполкону, – говорил сторож Ван Онухрич, – например, запела свинья анхиреем.
Хохотал в лохматые мужицкие лица.
– Случай такой уж был. Только при старых режимах. Пришел раз мужик со сходки. Попросил есть. Баба спрашивает: «Пошто, старик, наряжали на сходку?» – «Да дела, грит, плохие: новые законы уставляют, чтобы в доме хозяином не мужик, а баба, земский начальник вычитал». У той аж зубы затряслись. «Да неужто взаправду?» – «Взаправду, грит, видно, такая несчастная планида на мужиков. Ну, только, грит, не всем бабам, а которая при сходе закинет ногу за ухо, вот так»…
